Ничто не предвещало непогоду. Слепила белоснежная пустыня. Захлёбываясь воздухом холодным, я видела, как странно выдох стынет И дымкой, перламутрово-белёсой, густея от тягучего мороза, Мерцает тускло в ярко-снежных блёстках. Слепяще-жёлтым ликом улыбаясь и отражаясь в вычурных кристаллах, Вверху блестела бездна голубая и Землю свысока обозревала.
Но вдруг, разбойным свистом оглушая, пронзила первобытная тревога, Испуганное тело сил лишая, заставив душу обратиться к Богу. А небо, занавесившись вуалью, просы’палось, как пылью из перины, Колюче-серым полчищем снежинок, которые в моё лицо впивались.
Тут ветер загудел, свистя одышкой, с настойчивостью старого позёра. За визгом ветра поступью чуть слышной сгустился сумрак, шаркая позёмкой. Не знаю, почему он так озло’бел, как-будто я – его давнишний недруг: Швырял снежками, вывалял в сугробе, топтал, кружил на пару с буйным ветром. Лицо, казалось, когти раздирали, а на щеках намёрзли две дорожки, Проложенные мутными слезами, припудренные тальком злой пороши.
Белела мгла. В её кромешной мути привиделся неясным силуэтом Шагающий ко мне навстречу путник, гонимый ускоряющимся ветром. Приблизившись в беснующимся вихре, увлёк с собой в стремительном потоке К моей, в пурге утерянной, дороге ... и тут же бесы снежные утихли.
В последний раз взметнулся и прилёг Косматым псом, свернувшимся у ног.
|