ОБЩЕЛИТ.РУ СТИХИ
Международная русскоязычная литературная сеть: поэзия, проза, критика, литературоведение.
Поиск    автора |   текст
Авторы Все стихи Отзывы на стихи ЛитФорум Аудиокниги Конкурсы поэзии Моя страница Помощь О сайте поэзии
Для зарегистрированных пользователей
логин:
пароль:
тип:
регистрация забыли пароль
Литературные анонсы:
Реклама на сайте поэзии:

Регистрация на сайте

ДОРОГА ПО ЛЕЗВИЮ

Автор:
Автор оригинала:
Ирэн Голда
Жанр:
ДОРОГА ПО ЛЕЗВИЮ
Или рассказ врача

Поезд прибыл на станцию «Урбах» среди ночи, здесь нас ждала пересадка на московский экспресс. Был самый конец августа, и казалось, страна встала на колёса, чтобы успеть домой, к новому учебному году. Поэтому, все вокзалы были забиты народом, поезда шли – переполненные, в вагонах – тьма «зайцев», проводники – банковали, празднуя свободу.
Начались 90-е годы, эпоха безвластия, беспредела, вседозволенности, и что, самое страшное, эпоха «осознания» собственного национального суверенитета, т.е. понимания его как полной бесконтрольности «чужеродными» верхами, в чём нам очень скоро предстояло убедиться.
Сутки мы пробыли на этой станции, являющейся крупным железно-дорожным узлом, связывающим Поволжье с Казахстаном и Сибирью. И эти сутки я провела у касс, в огромной очереди, и смогла купить билеты, только в плацкартный вагон и в разные купе. Итак, билеты в вагон №2, скорого поезда Москва – Алма-Ата, мы предъявили, при посадке, двум проводникам, из коих один был высокий мужчина, казах, лет сорока, довольно плотный и хорошо «выпимши», вторая – женщина, малосимпатичная, с бегающими глазками. Причём, запуская пассажиров, он, одновременно, продавал водку, совмещая полезное с приятным.
В вагоне – антисанитария, а ящик для вещей, под моей полкой, заполнен углём для титана, и вещи ставить некуда. Пришлось тащить чемодан через весь вагон в купе, где находилась полка сына, и уговаривать женщин, там ехавших и дремавших, т.к. дело происходило глубокой ночью, разрешить поставить вещи под их полку, в ящик. Наконец, всё утряслось, но я настолько была взвинчена, что высказала своё недовольство этому полупьяному проводнику: «Лучше бы тебе пассажирами заниматься, чем водкой торговать», на что немедленно получила: «Ты, русская сука, подожди, я тебе устрою».
Мои поползновения тут же разобраться с этим мерзавцем, сын пресёк, в категорической форме. «Мать, их – банда, куда ты со своим языком! Промолчи, пока мы не влипли».
По-видимому, моя должность зав.отделением терапии крупной городской больницы, наложила отпечаток на мой характер, ведь я, даже представить не могла, что кто-то, со мной, может говорить в таком тоне, тем более обзывать «русской сукой».
Однако, как выяснилось дальше, я нажала на спусковой крючок, ибо он, проводник, хоть и был в подпитии, но память имел крепкую, и, как говорится, «сказал – сделал».
Ночь прошла, до Алма-Аты ещё было почти сутки пути, и мы сели с сыном позавтракать, в этом первом купе, на моём месте. Что за завтрак в вагоне – кефир, яйца, помидоры, даже чая не было, т.к. титан не работал, к слову и в туалетах была страшная антисанитария, но я – молчала, вот только проводница всё косилась в нашу сторону, как будто чего-то ожидая.
Не успели мы что-то взять в рот, как услышали незнакомый голос: «Эй, парень, поди сюда».
Мы обернулись и увидели невысокого, но широкого в кости и, явно спортивного вида парня, казаха, с каким-то мутным взглядом, смотревшего на нас в упор. Он стоял возле титана, на площадке, через которую шёл проход к тамбуру и располагалось купе проводников. «Зачем он тебе?», - спросила я, но, не обращая на меня внимания, и глядя на сына, он повторил: «Я сказал, иди сюда». Сын, продолжая сидеть, спросил его: «А кто ты? Я тебя не знаю».
«Подойдёшь, если не трус» - прорычал незнакомец. Сын побледнел и стал подниматься. Я, предчувствуя какую-то беду, вскочила, буквально, закрывая его собой. Но в этот момент, из купе, вывалились наш проводник и ещё один, тоже в железнодорожной шинели, и, не говоря ни слова, набросились на меня, сбив сразу с ног, и стали избивать ногами, а этот парень, в прыжке, оказавшись около сына, схватил бутылку с кефиром, и ударил ею Александра так по голове, что бутылка раскололась, и кровь брызнула из пробитой головы. Я, уже не чувствовала удары, что доставались мне, но разбитая голова сына, заставила меня взмолиться на азербайджанском языке, который я немного знала с детства: «Во имя Аллаха, прошу вас, остановитесь». «А сука, на человеческом языке заговорила», - прошипел наш проводник, и они, прекратив меня бить, вернулись в купе.
Я бросилась к сыну, принесла ему воды, смочила лицо, вытерла кровь, но, в это время, амбал, который ему разбил голову, и проводник, подскочили к сыну, и потащили его, упирающегося, в своё логово, и как я ни кричала, никто в вагоне, даже не шевельнулся помочь нам, только шарахались, в разные стороны, как от прокажённых, а эти бандиты закрыли на задвижку дверь в купе, и всё, мне оставалось только рыдать под этой дверью, рыдать, в холодном поту липкого ужаса, что окутал всё моё тело, ужаса, за жизнь ребёнка моего, которому я ничем не могла помочь, ничем…
Вся полка моя, и подушка, и одеяло, и простыня, были залиты кровью, и это была кровь моего сына, кровь, из его пробитой головы! Тут подскочила проводница, быстренько собрала простынь, одеяло, подушку, всё, что было в крови, открыла окно, и выбросила вещи на пути. Потом принесла тряпку, протёрла стену, полку, полы, и тряпку тоже выбросила за окно.
Всё время уборки я была в ступоре. Только, когда она кончила, я подскочила к ней и затрясла её: «Это ты виновата во всём, если с моим сыном что-то случится, я прокляну тебя на веки веков!». Я, со стороны, была тогда, наверное, похожа на боярыню Морозову, с её горящим исступлённым взором, но мне было наплевать на всё.
В моей сумке лежала иконка – Лик Богоматери, церковная, которую я взяла с собой в дорогу, и я, схватив иконку, подняла её над головой: «Г-споди, я прошу Тебя, спаси сына моего из рук бандитов, и покарай виновных в том, что произошло!». И тут случилось неожиданное – проводница рухнула на колени, схватив мою руку, и причитая: «Прости меня, не проклинай, я – беременная, я десять лет мечтала об этом и ждала, десять лет…».
И я сказала ей: «Встань и иди, спаси сына моего, может тогда Г-сподь тебя помилует!».
«Я пойду, я скажу», - запричитала она, рыдая.
Но мне было мало её слов, и протянув иконку, я потребовала от неё: «Целуй, в том, что спасёшь сына моего!». И она поцеловала икону, и ринулась к двери купе, и начала так сильно стучать в эти двери, что они ей открыли, и она ворвалась туда, и минут через пять выскочила ко мне. «Этот, - и она назвала по имени бандита главного, - требует пять тысяч с тебя за сына, выкуп», заглядывая мне в глаза. Я метнулась к сумке, где в кошельке, одиноко, лежала пятитысячная купюра, данная мне сестрой на покупку чего-то.
Вынуть эту купюру и отдать её женщине, было делом секунд, и та опять вернулась в купе, а ещё через минуту, мой мальчик был со мной! И потом, и тогда, я даже помыслить боялась, что было бы, если бы у меня не было этих пяти тысяч?
Уже много позже, сын рассказал о том, что произошло в логове, как его посадили к окну, открыли его полностью, и здоровый бандит, который, оказывается, был рэкетиром, вытащил пистолет, приставив его к голове сына, и сказал: «Прыгай, в окно, а не то я тебя пристрелю, прямо здесь». «Если хочешь меня убить, то убивай, а почему я тебе должен, в этом, помогать?», ответил сын.
Я давно поняла, что компания – обкуренная, поведение своё они, абсолютно, не контролировали, и могли натворить ещё много славных дел.
Но сейчас сын был со мной, я повела его, шатающегося, от большой потери крови, в туалет, там он умылся, и мы пошли в конец вагона, в то купе, где находилась его полка.
Весь вагон, словно вымерший, во время инцидента, сейчас пришёл в движение, мне передали бинт, и я перебинтовала сыну голову, которая разболелась, очень сильно, и очень громко спросила, есть ль у кого-нибудь анальгин, и мне его тоже передали, сын выпил лекарство, залез на полку, и вскоре уснул.
Я надеялась, что самое страшное мы уже пережили, оказалось, это была только надежда…
Прошло часа два, поезд шёл по Казахстану, вокруг, в вагоне, не было ни одного русского человека, положение было хуже, чем просто серьёзное. В это мутное время обретения национального самосознания, всё, что было спрятано, полезло наружу, выплеснулось бурлящей пеной, сколько людей некоренной национальности, пропало, испарилось, или было просто убито, кто считал? Осознание всего этого пришло значительно позже, тогда же мы столкнулись впервые с новыми реалиями жизни, вплотную.
Состав остановился на большой, узловой станции «Туркестан». И тут в вагон поднялся наряд железнодорожной милиции, во главе со старшим лейтенантом. Они пробежали весь вагон, и остановились около меня, сидевшей на боковой нижней полке.
«Что у вас здесь произошло?», - заорал старлей,- «где ваш сын?». «Он спит», - ответила я, милиционер подошёл ближе к Александру, увидел перебинтованную голову и опять закричал: «А что с ним случилось?». «Мой сын упал с полки, когда состав дёрнулся». «Что вы врёте? Вы что думаете, что я не знаю, что произошло? Собирайтесь, я вас ссаживаю с поезда».
«А если вы знаете всё, то почему же кричите на меня?», очень тихо ответила я.
И тут, впервые за всё время, вмешалась пожилая женщина, из этого купе. Она что-то очень быстро стала говорить старлею по-казахски, и ещё одна, тоже пожилая, и тоже по-казахски добавила. И он остановился, и крикнул: «Ну, и чёрт с вами, пусть хоть всех вас поубивают!», развернулся и пошёл к выходу, и наряд потопал за ним.
А я присела вновь на полку, еле живая от пережитого кошмара, ибо перспектива оказаться на чужой станции, в руках у милиции, без денег, в это смутное время, могла означать верную гибель…
Сын, слава Б-гу, спал, и не видел, и не слышал этого «продолжения банкета».
Ещё час прошёл спокойно, и вдруг, как всегда такое происходит, вроде, вдруг, раздался дикий женский вопль, там, в начале вагона, и очень скоро сорвали стопкран.
Поезд остановился, что там произошло, в подробностях, я узнала позже, поезд вовсю шёл своим путём, и в вагоне опять установилась тишина.
А дело было так: проводница, что-то убрав, принялась стучать в закрытую дверь купе, где укрылась компания, а проводник нашего вагона, оказывается, был сожителем проводницы, и ребёнка она ждала от него. И этот зверь, в облике человека, отодвинул дверь, и когда она взялась за ручку, со всего размаха, ударил дверью по её руке так, что кость хрустнула. Она завопила от боли, и от этой сумасшедшей боли, и от всего пережитого, она почувствовала, как внизу, у неё хлынуло что-то, очень горячее!
Она сразу поняла, что ребёнка потеряла, и придя в состояние аффекта, открыла дверь в тамбуре, и прыгнула с поезда вниз, на рельсы!
Вот тогда, кто-то из пассажиров, это увидев, и сорвал стоп-кран. Прибежал бригадир, милиция, любопытные, сочувствующие, набралось много народа, её нашли, подняли, и куда-то унесли.
А этот мерзавец, о чём-то поговорил с бригадиром, и опять закрылся в служебном купе. Когда я услышала, что произошло там, мне показалось, что все страхи для нас, остались позади, и теперь, мы уж точно, спокойно доедем до дома. Но не тут то было…
Наступила ночь. В вагоне пригасили свет, все спали, и сынуля, слава Б-гу, тоже. И я, намучившись, задремала сидя, под стук колёс, как вдруг меня разбудило чьё-то прикосновение. Я открыла глаза – возле меня стоял мужчина – мой сосед по первому купе, который так, во-время, вышел покурить в побоище, а сейчас нашёл возможность предупредить о том, что замышляет, уже напившаяся компания. Оказывается, сожалеют они крайне, что мы остались живы, и собираются ночью это исправить. «Берите сына и уходите, немедленно, из этого вагона», - сказал сосед и ушёл. Правда, я попросила вынести чемоданы мои на перрон, на станции Алма-Ата 1, но до этой станции нужно было суметь остаться в живых. Поезд приходил туда в 6 утра, было сейчас 12 ночи, значит оставалось ещё 6 часов дороги, по безлюдной степи, и где-то их требовалось переждать. Всё, что взяла я с собой, это сумку с документами, разбудила сына, показала жестами, что нужно молчать, и мы, крадучись, в полутьме, покинули злосчастный вагон, который должен был стать местом нашей гибели…
И открыв дверь в соседний вагон, мы пошли по составу, куда-то, где не будет этих пьяных бандитов, и где мы сможем найти себе пристанище.
Я не думала, что делать, со мной был сын, и нужно было, во что бы то ни стало, его спасти.
В моей жизни, не раз, случались смертельно опасные ситуации, но никогда мне не было так страшно, как в этот раз, когда от моей находчивости и собранности, зависела жизнь моего ребёнка.
Мы переходили из вагона в вагон, народ – спал, поезд убаюкивающе постукивал по рельсам, никто за нами не гнался, нужно было где-то остановиться, но я не чувствовала где, ибо положилась только на собственную интуицию, а она молчала. Так мы дошли до последнего вагона, но когда вошли туда, навстречу, поднялся проводник, усталый, хмурый, и преградил нам дорогу: «Кто такие, почему вы здесь, пошли отсюда», - и открыв дверь в тамбур, вытолкнул нас в соседний вагон.
Мне подумалось: «Хорошо, что не поднял крик!».
И мы пошли назад. Александру было плохо, я это видела, голова раскалывалась, слава Б-гу, не тошнило, но сил у него не было, как не было лекарств, чтобы унять боль, но он, не жалуясь, шёл молча. Так остались позади вагона два или три, и мы оказались в чистом купированном, и я поняла, что надо остановиться. Открыла дверь в туалет, и сказала сыну:» Сядь на унитаз, закрой дверь, и никому не открывай, что бы не случилось, как бы не требовали, не орали, молчи, откроешь – мне, когда я тебя позову. Постараюсь быстро вернуться». И пошла вперёд, а точнее – назад.
Два вагона я прошла, или пять, я не помню, но вот я открыла дверь в очередной вагон, и как-то успокоилось моё сердце. В этом плацкартном вагоне были свободные места, и проводника не было видно, и вроде все спали, и меня никто не заметил. И решила я здесь остановиться, вернулась за сыном, привела его, заставила залезть на вторую полку и, сняв матрас сверху, закрыла им Сашу так, что его вообще не было видно. А сама села опять на боковую свободную койку так, чтобы видеть обе двери в вагон.
Оставшиеся часы до рассвета, я так и просидела, только уже дремать не приходило в голову. Начало светать, приближалась Алма-Ата, и по вагону пошёл проводник, со словами: «Граждане пассажиры, наш поезд приближается к станции Алма-Ата 1. Прошу тех, кто здесь выходит, сдать постельное бельё. Подъём, граждане». Я встала и прошла в туалет, чтобы выйти после ухода проводника. Вернувшись на место, увидела, что к туалету потянулись пассажиры, и меня охватила радость и чувство бесконечной усталости, сбросилось напряжение, ибо, только сейчас, я увидела, что мы – вне опасности, что никто здесь нам не причинит вреда. В вагоне ехала большая группа геологов, они перебрасывались шутками, радуясь возвращению, громко смеялись, ехали солдаты, было много женщин, но главное, это были русские люди! И кто бы заявился сюда нас убивать, только потому, что мы – «русские суки»!
И когда показался наш родной вокзал, я велела сыну выскочить на перрон, и, как можно быстрее, мчаться к мосту, над путями, и дальше, не останавливаясь, к дому, где отец собирается уже на работу, и где, наконец, ничто и никто не сможет ему причинить зло, а у меня будут развязаны руки, и я смогу возвратиться к вагону, чтобы забрать чемоданы…
Но у вагона №2, в котором нам столько пришлось пережить, не было ни чемоданов, ни бывших соседей по купе. У поезда не очень большая стоянка здесь, надо было торопиться, я заставила себя войти в вагон, но там не было проводника, как и не было моих вещей! Я опять выскочила на перрон, и только сейчас заметила своего бывшего соседа, направлявшегося к вокзальной двери, в окружении встречающих. Я подбежала к нему, и извинившись, спросила про свои вещи. Он, крайне удивлённый, моим возникновением, ответил, что вещи они отдали солдатику, который выходил в Отаре, с тем, чтобы он их там, в Отаре, отдал мне. «Но почему, в Отаре?». Это станция за четыре часа до Алма-Аты, подумалось мне, но он только махнул рукой на мои слова, мол, отстань, и пошёл, со своими близкими, в вокзал, оставив меня, недоумевающую, на перроне, без вещей, но живую, спасшую сына, и спасшуюся саму!
И я пошла к мосту, протянувшемуся над путями, и минут через пятнадцать, звонила к себе домой, где дверь мне открыл муж, со словами: «С благополучным возвращением, путешествующие лягушата. Я так понимаю, что без приключений, у вас, не обошлось, если приключением считать Сашкину голову, и твой приход налегке». И когда мы, напоив лекарствами сына, уложили его, я рассказала мужу, вкратце, что с нами случилось. А дальше, по его настоянию, была наша поездка с ним в Отар, на поезде, за вещами, и контакты с местной милицией, но это уже другая история, которая случилась без участия сына, а потому была неизмеримо легче, так как рядом был муж, и сам вояж носил скорее авантюрно-приключенческий характер, ничем не напоминающий нашу дорогу домой, бегущую по лезвию бритвы…









Читатели (328) Добавить отзыв
От Люда
Здравствуйте, Ирэн!
Прежде всего, поздравляю Вас с днём рождения.
Спасибо за потрясающий рассказ.
В отзывах на поэму "Моему народу" http://www.obshelit.ru/works/115730/ один из авторов, казах Гумаров, уверял, что у них в Казахстане, где проживают люди 130 национальностей, никто никого никогда не изгонял. На что автор под ником nagan возразил, что может дать конкретные фамилии и адреса русских, изгнанных из Казахстана в 90-е годы; что в России есть целые посёлки таких изгнанников. Гумаров ничего не смог возразить.
А вот из сегодняшнего дня: мой близкий родственник, преподаватель университета, регулярно ездит в Казахстан читать лекции, ему платят долларами, т.к. там не осталось НИ ОДНОГО русскоязычного преподавателя по этой специальности.
05/09/2015 14:58
<< < 1 > >>
 
Современная литература - стихи