Копошились гуси у корыта,
Лапы перепончатые в грязь
Погружали важно- деловито,
Друг на друга с ревностью косясь.
И копя прилежно жир подкожный,
Совершая трапезы обряд,
Свой мирок двумерный и острожный
Почитали прямо за Царь- град.
Им судьба в грядущем начертала
Украшеньем стать для чьих- то щей.
"Нет, - гогочут, - лучшего финала,
Чем средь трав, приправ и овощей.
Во главе стола на медном блюде
Разрешить загадки бытия...
То- то нам обрадуются люди!"
Лишь гусёнок, слезы затая,
Помнил, как пернатые собратья
Нильса уносили в дальний край,
Рим спасли от грозного заклятья,
Стражу разбудив смятеньем стай.
Гусь мечтал, что грацией нехитрой
Снизу вверх подымет сумрак лиц,
И раскрасит светлою палитрой -
В чем удел могучих смелых птиц.
Чтобы тельцем, трепетным и малым,
Не утробы сыто веселить,
Но чертить дорогу на причалы,
Суднам бросив путеводно нить.
Пусть на воле свищет часто буря,
Пусть охотник расставляет сеть,
Это лучше, чем спокойно тюрю
У кормушки есть и духом тлеть.
"Ты, малец, - сказал вожак надменно, -
В облаках- то сильно не витай.
О себе так думать не смиренно.
Птичник наш устроен, словно рай.
Пафос твой смешон, а цели глупы.
И не рви рубаху на груди.
Дальше этой фермерской халупы
Ничего не светит впереди".
Но однажды пролетали мимо
Клинья диких серых гусаков.
И малыш, насквозь тоской палимый,
Вдруг рванул, спасаясь от оков.
Взмахом крыл откинувший завесу
Предрассудков, будней череду,
Поспешил на море, в горы, к лесу.
Прекратив сомнений чехарду.
Он чужой. Средь тех, умильно сытых,
И средь этих сильных забияк,
Испытавших все, штормами битых,
Ободравших перья среди драк.
Пилигрим, романтик торопливый,
Одиссеей будущей томим,
Сделал все, чтоб стать и быть счастливым.
Чтобы жить. И жить давать другим.
|
