Яков Соловейчик
Этюд 1. Лето
Вечер. Я сижу за столом, пью горячий чёрный кофе и курю дешевый табак.
Густой, синий дым, словно слепое привидение, медленно заполняет комнату, осторожно ощупывая своими прозрачными лапками стены и потолок. Пыльные вещи, погруженные в нескончаемый сон, постепенно утрачивают свои очертания.
Хочется что-нибудь написать о море. Я беру ручку и начинаю писать, небрежно, по вкусу, посыпая написанные строки запятыми и пеплом от сигарет. Табачный дым вьётся вокруг меня, как и прежде, но я на него уже не смотрю.
Чуть более четырёх лет назад, когда я только прибыл в эту солнечную страну из далёкого сюрреалистического зазеркалья, друг моего отца помог мне устроиться уборщиком на частный пляж. При том уровне безработицы и весьма плачевном состоянии моего бюджета, эту работу следовало считать подарком судьбы. Однако, для меня, выросшего в мягком белорусском климате, такой «подарок» оказался сущей каторгой. Ласковое израильское солнышко, летом, нагревающее Святую землю до тридцати пяти – сорока градусов, в одночасье спалило мою нежную европейскую шкуру, после чего мне пришлось ходить по пляжу с обнажённой душой. Душа моя быстро покрылась румяной корочкой и стала похожа на молодого цыплёнка, побывавшего в гриле.
Мой рабочий день состоял из непрерывного двенадцатичасового хождения по пляжу с метлой в руках. Поскольку пляж этот был платный, то посетители старались загадить его, не жалея сил, совершенно справедливо полагая, что за потраченные ими четыре шекеля, они имеют полное право испражняться там же, где и пожирают принесенное с собой невероятное количество корма.
Я ползал по пляжу, как краб без панциря, пугая отдыхавших молочно-шоколадных аборигенов своим тощим бледным тельцем и горящими глазами революционера. К середине дня у меня появлялось ощущение, словно я плаваю в кипящем масле. Синее море превращалось в сизый туман, а жёлтый песок – в раскалённую сковородку. Короткие, убогие мысли, часами томившиеся в моей опухшей от жары и готовой взорваться голове, вдруг, превращались в назойливых жирных мух. Эти твари, с монотонным жужжанием, вылетали из меня через рот, глаза и уши, и тотчас падали замертво, мгновенно обугливаясь в безжалостных лучах ослепительного солнца.
Каждый день, закончив работу, ровно в девять часов вечера, я купался в море. Когда я первый раз погружался в него, вокруг меня с мелодичным шипением закипала вода. Я с удивлением младенца ощупывал свои обожжённые конечности. Голова постепенно прояснялась, и я уже не казался себе тенью порванного облака, случайно застрявшего посреди пустого небесного купола.
С восторгом новорожденного я начинал ощущать мир вокруг себя.
Неожиданно передо мной открывалось бескрайнее ночное море, а за спиной вырастала огромная косая гора. В море слабо мерцали красные огоньки кораблей, ставших на якорь у входа в порт. Гора же была густо забрызгана желтыми огнями городских фонарей.
Из расположенного возле входа на пляж рыбного ресторана пахло свежей гнилью. На фоне круглой луны, застрявшей над огромным, переполненным мусорным баком, то и дело мелькали гигантские тени осмелевших крыс.
На берегу: всякой нечисти – несть числа. Осьминогие каракатицы, тарантулы кривобокие, то ли крабы, то ли раки, упыри земноводные, пауки пучеглазые. Что-то склизкое пятками давится, что-то липкое где-то хлюпает. Всё это живёт по неведомым законам, движется куда-то по своим делам, шевелится и шуршит! Нежить сплошная вокруг тени отбрасывает, зелёными бликами отсвечивает, влажным ужасом дышит.
А Я – свободный гражданин земного шара, в трусах, стою посреди всего этого – и купаюсь!
В то недоброе время я снимал квартиру в районе, улицы которого ступеньками поднимались от моря в горы. Моя улица – верхняя на этой странной урбанистической лестнице. Из моего окна открывался прекрасный сюрреалистический пейзаж. Плоские, грязные крыши домов, растущих, словно гнилые грибы, на нижних ступенях лестницы, а над крышами – лазурное море. На горизонте море упиралось в небо, которое, изгибаясь, затягивало прозрачной голубой оболочкой всё свободное от воды и домов пространство. Где-то у меня за спиной, небо, в свою очередь, упиралось в поросший молодым лесом склон горы и нежно обволакивало его своим влажным дыханием. По вечерам, наблюдая из окна сиреневые закаты, я долго не мог привыкнуть к этой странной картинке: море и крыши; море над крышами домов.
1995
|
