В вечернем гульбище, на вече, На сходке, в торжище, в общине Всегда есть голос человечий, Лишённый спеси и гордыни.
И для кричащих на просторе Бессилье, ненависть и горе - Столкнуться с тем, кто непокорен И сомневается, не споря.
Один уже кричит и требует И согревается под лампой, А тот всё кашляет и пробует, И, как огня, боится рампы.
Там, разогревшись, брызжут ядом И призывают, собирают. А этот здесь, с трибуной рядом, Не признаёт, не подпевает.
Но неизбежность - как Везувий. И множество течёт, и рушит, И разоряет тихий улей, И душит, выжигая душу.
А триумфатор веско скажет: Чего жалеть его – зола ведь... И перетрётся память в сажу, И человечество залает.
|