На окраинах где-то звучит канонада.
Двор похожий на узкую яму колодца.
В стенах, эхо подстреленной птицею бьётся,
Повторяя тревожно: «Блокада, блокада»…
Город славный, красивый - войною загублен.
Под горою тряпья, на кровати железной,
Тень ребёнка – девчушки почти бестелесной.
Стул последний, ещё на дрова не изрублен,
Сиротливо стоит, прислонившись к кровати.
А на стуле – помятая старая кружка,
Рядом с кружкою – чёрствая хлеба краюшка.
Дотянуться, наверное, сил уж не хватит.
Смотрит девочка вдаль сквозь промёрзшие стены.
Где-то там её папа с фашистами бьётся.
Он их всех победит, он с победой вернётся
И с подарком для дочки, для девочки Лены.
Ветер носит по городу страшные слухи:
Папу осенью немцы в плену расстреляли.
Только Лене о том ничего не сказали.
Дотянуться б рукою до чёрной краюхи.
Жалко нету бабуси: она заболела,
Мама утром на санки её положила,
Мама молча в больницу её потащила.
Жалко нету бабуси - она бы согрела.
Ничего, ничего, скоро мама вернётся
И расскажет, что бабушке легче в больнице.
Над домами – железные чёрные птицы,
Вой сирены с простуженным ветром сольётся...
В драной шубке, в поношенной шапке-ушанке,
Труп холодный по городу женщина тянет.
Кроме Лены, она никого не обманет,
Не один точно также тащил в город санки.
Не вернётся бабуля домой из больницы.
Лене скажут, когда-нибудь, правду, конечно.
Разбегаются люди в тревоге, поспешно –
Распластались над улицей страшные птицы.
Вой сирены под взрывами бомб захлебнётся...
В драной шубке, в поношенной шапке-ушанке,
На коленях в снегу, опираясь на санки,
Истерически женщина в небо смеётся...
Смолкнут взрывы и гул, птицы прочь унесутся.
Люди выползут в мёрзлые улиц тоннели
И,в изъеденной взрывами мертвенной бели,
Молчаливо, зловеще в кружок соберутся.
Кто-то скажет: «Гляди-ка, как будто уснула.
Вон, чему-то во сне улыбается даже».
Шапка наземь скатилась и к страшной поклаже
Бездыханная женщина нежно прильнула.
Словно спит: улыбается в ворот шубейки,
Будто что-то хорошее вправду ей снится.
Русый волос с сединкой по снегу струится...
Лишь под прядью засохли кровавые змейки...
На окраинах смолкла давно канонада.
В старом доме старушка всё смотрит сквозь стены.
В ней лишь память от выжившей девочки Лены.
Память бьётся в висках страшным словом – блокада.
|
