«По-прежнему не очень складен ты
и повторяешь старые ошибки:
вчера упал напильник с высоты,
сегодня изувечен привод гибкий,
надолго выведя из строя гайковёрт.
Ну, что с тобою делать мне прикажешь?
Какой мне завтра поднесёшь кроссворд?
Каким дерьмом ты завтра всех обмажешь?
Из-за тебя не видеть первых мест,
а значит, премии, наверняка, не будет.
И значит, кто-то что-то не доест,
и этот кто-то ведь меня осудит…»
Так я с Хмельницким Сашей говорил.
Электрика с немалым стажем
в последний месяц часто я корил,
причин не выясняя даже
из-за чего работа не идёт.
А он молчал в ответ на все упрёки.
Теперь себя ругаю: «Идиот,
тебе нужны такие вот уроки?!»
За пару лет начальственной стези
заматерел и очерствел на диво.
Сейчас хоть локти сам себе грызи,
чтоб обрести доверье коллектива,
который знал, но не сказали мне! –
что у Хмельницкого в семье несчастье,
что будут делать операцию жене,
и днями рвёт мужик себя на части:
то к ней в больницу, то малышку в сад,
то не заладилось у старшего со школой…
И оттого работа вся не в лад,
и оттого Хмельницкий невесёлый.
Эх, если б знать всё это раньше мне!
Видать в себе искать причину надо,
что коллектив душою в стороне,
почувствовав моей души прохладу.
Как тяжело такое сознавать
и в думах обрекать себя на муку!
А я хочу всем сопереживать,
кто мне всегда в беде протянет руку.
Когда узнал от Ольги обо всём,
я стал в своей активности неистов
и взбудоражил и шахтком наш, и рудком,
растормошил всех наших активистов.
Нигде ни в чём не встретили преград –
когда все вместе, ничего не страшно! –
оформлен круглосуточный детсад,
продлёнкой в школе обеспечен старший;
досрочный отпуск Саше подписал,
а профсоюзы помощь оказали;
главврач больницы утешительно сказал,
что всё “о кей!”, чтоб мы спокойно спали.
Всё хорошо, как будто хорошо.
Но сердце рвётся на куски от злости:
ему урок-то даром не прошёл,
ведь я на шахте не пришедший в гости.
Мне долго с коллективом здесь делить
судьбу и будни с их тяжёлой сутью.
И вместе будем мы и петь, и пить.
И мы друг другу и друзья, и судьи.
1966 г.
|
