Наш разговор – не спор, а разговор
о том, о сём, мельканье разных тем,
для интеллекта выгульный простор,
конечно, без признанья чьих-то схем,
концепций и пристрастий, наконец,
и для себя всяк – добрый молодец.
Мы самостийны, всяк сам по себе,
воспитанники разнородных сред,
играем – каждый на своей трубе
и в упоенье от былых побед.
Своё лишь только мненье признаём
и пьём нектар лишь в собственных словах,
себя себе сдаём всегда в наём
и видим правоту в своих делах.
И сердимся, увидев мы в других
другое что-то, уровень иной,
по разуменью нашему так – свих,
но… собеседник всё же не больной,
а жил в системе тех координат,
где ЖИЗНЬ стояла во главе угла,
и он не опере, услышанной, был рад,
а что сегодня мимо СМЕРТЬ прошла.
При этом книги успевал читать
и душу свою разным ублажал,
и людям нужное умел изобретать,
жену любил и с ней детей рожал.
Учился сам, чему-то сам учил
и взгляд на всё лишь только свой имел.
И при наличии своих немалых сил
он даже над женою не довлел.
А был послушен, краток, как дитя.
Да-да, таким он в молодости был.
А вот десятилетия спустя
ему дают понять, что он дебил.
А он – философ, доморощенный пиит,
ничем во времени несмятая натура,
с улыбкой добродушной говорит,
что он не только накануне Йом-Кипура
и в остальные дни прощает всех
за несуразность их в невинном виде.
И просит сам прощения у тех,
кого бы мог, но всё же не обидел.
|
