10. О, сколько же страшного он перенёс! Теперь в женском лагере он – труповоз: Теперь каждый день, выбиваясь из сил, Он женские трупы к печам привозил. На них было страшно и больно смотреть… Он знал: и ему в этой печи гореть, Но смерти не так он боялся, как вдруг Увидеть любимой истерзанный труп: Цыган истребляли, где только могли, Цыганок – в концлагерь на муки везли.
11. Однажды в барак он вошел. У окна – Высокая женщина. Вздрогнул: «Она?» Стояла к нему незнакомка спиной. Осколочек зеркала в ручке одной, Другой поправляла… не смоль чудных кос, А пыльную прядь поседевших волос.
- Вы паняле Ильда? – услышала вдруг. Она обернулась. Печаль и испуг В очах её. – Здравствуй, колдунья моя. - Нет, пан ошибается: это не я. - Ты вспомни: в Литве, от беды вдалеке, На идиш гадала ты мне по руке. Чего только не предсказала тогда! Всё, кроме Майданека. – Нет, никогда. Я идиш не знаю, в Литве не была. Я в Польше бывала, в Тильзите жила. - А как для тебя рысака я угнал, Ты помнишь? (Про суд и тюрьму промолчал). - Пан может нечаянно мне навредить, Прошу я Вас больше сюда не ходить. И мимо прошла, опустивши глаза. По щёчке худой покатилась слеза.
|