Он дышал не спеша,
и душа разливала портвейн по стаканам –
Божья тварь, Божий дар, стыд и срам.
Его ночь – сад камней, чёрный свод меж бровей,
меж камней – ручеёк горизонта.
Он смотрел в этот мир сквозь свинец чьих-то глаз,
раскалённых, как майское солнце.
И холодной струёй, как струной,
бился ключ его сердца,
пока не сгорел листопадом нежных аллей.
В свете – тьма, в тьме – рассвет, и далёкий привет
одинокого эха над горным гранитом;
там покоится сон, тишина, только он
всё блуждает, тоскою привитый.
Божья тварь, Божий дар, полуночный оскал
бездорожья, как чёрная свита
вечно-ветреных проб и ошибок,
из цепей и невзрачных нашивок
безадресных звёзд.
А вопрос повисает мёртвой петлёй,
словно месяца нимб, словно рваная нить
пульса у высохшей глотки,
набитой вороньей землёй…
|
