Как на улице вербной воскресие не в чести, не крести себя здесь, по сусекам души скреби и нащупай в карманах дырявых пяток монет, побреди по заутренней к запаху сигарет. К перегарным оконцам решетчатого окна этажа подземелья, где нежит дурман луна. Тут и свет из-за штолен не меркнет который год, и на тесных задворках народец лихой снуёт. Становись тише мухи, приземистей комара и вертлявым ужом просочись в тишину угла, и сверчком вездесущим проникнись сквозь пелену, окрылись белым ангелом в вырытую нору. Тут ни света теней, ни ненужных без дела фраз, тут бой света ведёт, кто не первый пришёл в залаз. Это палево. Это итак глубоко от дней, где бестактное время несёт по земле коней, где гуляния с пиршеством, тосты и жгучий ром, да молчат о покойниках, вспомнив о них втроём, по волнам, где несёт свою баржу из пункта в пункт полуночный пропойца, биндюжник, и дамский плут. Не история это про тихий воскресный день, про татарок, что на базаре плетут плетень, и струит молоко из кувшина в сыру землю, и где тысячи рваных разменом да по рублю. Это вечность, подземное царство, как Коктебель, словно райское место земли по-нарытых пней, по-наставленных тюбингов из чугуна, болтов по-навкрученных мерно в сплетение узелков. Места нету тут неприятелям и врагам; из-за грамма воды тут не будет скандальных драм, и побегов по веткам проторенным да пустым под небес парусами на остров галерных зим.
Так и выжить бы подле улицы в шахте той, не свалиться в расщелину, не зачерпнуть покой, не забраться в глубины, зарывшись в сырые рвы, забурившись в систему, в центральную часть дыры. И в глухих певунах под прицелом седой совы со сверчками напиться, косяк подорвать травы, и танцуя воскресником танец кривых зеркал, быть никем не разгаданным – не совершить запал. А под ночь возвратиться бы из седины глуши, из заснеженных и ледяных полюсов вершин, из бескрайних и недопротропленных узких троп, где ни Бога, ни чёрта не видно, как и дорог. Эта улица будет, как прежде, тебе верна, не любовница, впрочем, нежданная, как жена, Её помнишь по памяти – вправо, потом в обход, и налево до края пропасти, где живёт тихий сквер, затаившийся среди плакучих ив, старый пруд, в листьях лавки, где сонные фонари, и фонтан в глубине обезвоженный на ремонт, и в окне долгожданная тень, что не спит и ждёт.
|