ОБЩЕЛИТ.РУ СТИХИ
Международная русскоязычная литературная сеть: поэзия, проза, критика, литературоведение.
Поиск    автора |   текст
Авторы Все стихи Отзывы на стихи ЛитФорум Аудиокниги Конкурсы поэзии Моя страница Помощь О сайте поэзии
Для зарегистрированных пользователей
логин:
пароль:
тип:
регистрация забыли пароль
Литературные анонсы:
Реклама на сайте поэзии:

Регистрация на сайте

Личное намерение до и после

Автор:
Автор оригинала:
Мераб Хидашели
Жанр:
Публичность не входила в намерение. Поглощенность заброшенностью всегда была идиотским индульгированием. Вихри детства преследовали везде, и это глупо, хотя нужно для записи. Любознайства двусмысленности и мир молвы досаждали в теле падении и рухлядь вины звонила в дверь в 7 часов утра и предлагала услуги сталкера, хотя сама была слабейшим образованием дисциплины духа.

В тот день была ясность предельной цели, хотя вопрос – как это сделать?! – прятался в каждой молекуле не остановленного и неопознанного мира.

Я собрал мир тогда впервые на траве, где приготовил трапезу для жуков и мух. Рвотная масса выглядела как форма моего напряженного отчаяния. Никакого анализа, никакого внутреннего диалога. Сейчас я вспоминаю отказ от воспоминаний. Онтология личности направлялась к разочарованиям и падениям. Была тревога и «здесь» самоутверждалась в форме работ Пабло Пикассо, иначе анатомические формы двух простреленных существовали даже в утренней яичнице, и желание глотать вызывало неподдельную боль. Намерение освободиться хватало все, кроме напряженности, и мыслить объективно было метафорой пятого угла. Пятый угол был найден, но он был уже занят подготовкой точки зрения, и эта уродливая, по моим понятиям, подготовка уже была заготовкой некой субстанции, которая каждый раз, когда я предлагал уступить время, хихикала и показывала проект светофора, где присутствовал только красный свет и дымчатый морион, знавший, как уничтожить даже серьезного колдуна с серьезными намерениями. Намерение исчезало по вечерам, и мои фундаментальные черты блекли в ненависти других подъезжающих. Разум в моей форме ежечасно вызывал отвращение, и мозг превратился в пишущую машинку, работая постоянно, и платой за «усердие» было сфабрикованное молчание моей сущности. Анализ доходил до таких пределов, что мое «я» анализировало даже улыбку детей, и ужас проходимости в любую щель забытья профанировал видением вспышки оправдания, но вечная гомогенность втекала в мозг, и даже эта профанация разграничивала личное трехмерное убожество на вину, героизм личного поведения и религиозный мирок со стеклянными ручками-осколочками, что врезались в пальцы и вскоре превратились в серные уколы.

…Космос показывал свое величие через форточку с железом, и личная никчемность тоже не входила в личное намерение. Ушки-макушки тряслись от боли, когда узловато-грудастая служанка помещения провожала до стойла после 250-вольтной трапезы. Сытость выходила пенной слюной, но не было травы и мух, чтобы сравнить похожее со вкусом. Купюры зеленого цвета мало действовали в этом трехэтажном вигваме, и мои внимательные свидетели в неделю раз внимательно осматривали побритые и увлажненные виски, и два цепких провода сжимали предплечья, и образованный треугольник пах поджаренной саранчой. В тот момент и после я не соответствовал будущему, и каждая ячейка социо-улея была готова отказать на поселение.

Сейчас я понимаю, что выиграл. Теоретическое построение случившегося абсолютно исключает другой сценарий. Сейчас я точно знаю, что знать и раскаяние не похожи только внешне, ибо форма исполнения из разной тригонометрии, но молекулярные части также идентичны, как графит и алмаз, лишь слева и справа индульгируют в ассоциациях, и абсолютная ответственность подразумевает единственное направление – во внутрь!

Остался самый главный вопрос: что изменилось бы, если бы до этого я умер; если бы завязывая шнурки, на конечностях лопнула бы аневризма, или же кирпич выбрал бы мой треугольный череп для мягкой посадки. Что было бы, если бы сила бытия обошла сестру моего друга, и что было бы, если моя поездка радикально сблизилась бы со здравым смыслом. Тошнотворность моего существования усугубляется еще и тем, что все мои полки полны лишь пылью оптимистичной глупости, и главное, самое главное – пошел бы я за индейцем племени Яки или нет. Зная все за и против, не существует степени ясности в момент округления истинных желаний. Готов ли я умереть, отдав свою «драгоценную» личину требующим умереть, или же я предпочел бы обыкновенное посещение смерти через боковое стекло, дожидаясь в постели и старея при каждом звоне колокола нового года. Ощутил бы я или нет свой первоначальный выбор в момент окончательного выбора, или бы остался Карлсоном, живущим на протекающей крыше и латая свои старые джинсы, сгруппированные от тяжести пропеллера, с которым я не расставался до завязывания шнурков, до маленького квадратика Пикассо, до последнего ломтика хлеба. Под сорок я кое-что изменил в личной жизни, но облако тени сомнений максимального изменения не приняло меня даже в кандидаты на букву серьезной октавы.

Сознание прозрачно, и третий класс закрыт с трудом, с обещаниями учиться лучше. Первая парта, как пароль чучундрости, застряла между бедрами двух учителей; один удрал в личную школу, где сам танцует и сам поет. Другой удрал в Салос – и никаких прямых ответов, никаких слов обещаний или прощений. Грохнуть бы параллельность моих видений, приносящих мне плоды раздора.

…Охота в Сафари продолжается. Не знаю только, охотник я, или жертва. В любом случае, моя наглая до предела эманация шепчет мне в ухо и брюхо, что охотник я или жертва – сущность я крупная, а не какая-нибудь дичь или суслик-бублик; как минимум, совладелец джунглей на 6 м2, или тигр, пусть даже со сломанными клыками. Накося-выкуси.




Читатели (410) Добавить отзыв
 
Современная литература - стихи