Жили-были в деревушке,
что стояла на опушке,
где река меж берегов,
двое братьев мужиков.
Первый, бедный и усатый,
а второй, старшой – богатый.
Переехал богатей
в город жить с семьёй своей.
Дом отстроил пребольшой
и купцом стал брат старшой.
А у бедного порой,
хоть встаёт он на заре,
нету хлеба на столе.
Плачут детки – есть хотят,
животы у них болят.
С утра до ночи бедняк
бьётся эдак или так,
нету пользы – ну никак!
Подкосилась даже хата,
говорит жене: «До брата
дай-ка в город я пойду,
может, помощь там найду?»
Вот приходит к богатею:
«Здравствуй, братец. Я имею
просьбу верную к тебе –
помоги в беде ты мне.
Голодают мои детки,
им бы хлеба – не конфетки».
«Что же? – братец отвечает
(сам же руки потирает), –
вот недельку отработай,
дам тебе тогда чего-то».
Что поделать! Согласился.
Всю неделю суетился:
чистил двор, рубил дрова,
вычищал помёт в хлевах,
холил резвых лошадей
и кормил коров, свиней ...
Раз седьмой темнеет небо,
брат даёт буханку хлеба:
«Получай вот за труды!
Коль дела твои худы».
«И за то спасибо, брат!» –
поклонился на расплат
и хотел идти домой.
Говорит тут брат: «Постой!
Приходи-ка ты с женой
завтра в гости; путь не длинный,
у меня же именины».
«Да куда мне? При делах:
гости в шубах, сапогах,
я ж в лаптях, да и кафтане,
вон и дырка на кармане».
«Ничего, ты приходи!
И супругу приводи».
«Хорошо, приду, родной».
И поплёлся сам домой.
Воротился как к семье,
говорит своей жене:
«Завтра в гости нас с тобой,
пригласил мой брат родной,
именины у него».
«Ну, пойдём – раз повезло:
угощения поесть,
да детишкам что принесть».
Утром в городе у брата
полон дом гостей богатых.
Он их потчует прекрасно:
подают им вина, яства ...
Бедный брат с женой сидят,
да уныло лишь глядят,
как другие пьют, едят ...
Их никто не угощает,
и на них не обращает
брат внимания совсем,
и для них он глух и нем.
Кончился обед, и гости,
на столе оставив кости
в беспорядке (разлито'
недопитое вино),
собрались все уходить,
не забыв благодарить
дом гостеприимный тут:
все смеются, все поют.
Бедный тоже – поклонился
и с женою удалился.
Вот голодные идут
(слышно – где-то там орут),
бедный брат жене своей
молвил: «Песню веселей
мы сейчас с тобой вдвоём,
что ль, давай-ка запоём!»
«Эх ты, дурень-дурачок!
Неужели невдомёк?
Люди сладко пили, ели, –
потому-то и запели.
Ты-то петь с чего решил?
Ну, меня ты насмешил».
«Всё же брата именины:
пусть не пир нам – а смотрины,
но без песен стыдно мне
появляться на селе.
Запою, чтоб говорили:
раз поёт – знать угостили».
«Ну, так пой, а я не стану!
Не поддамся я обману».
И мужик запел вовсю
славну песенку свою.
Слышит – кто-то подпевает;
он супругу вопрошает:
«Это ты сейчас тайком,
столь писклявым голоском,
подсобляла мне, жена?»
«Что с тобою? Я с ума
не сошла – да и вина
не пила». – «Тогда ну кто же?!
Подпевать ещё мне может».
«Я не знаю! Ну-к запой,
так послушаем с тобой».
Он опять запел. И что ж?
Сразу даже не поймёшь.
Он поёт один слова –
слышно голоса всё ж два.
Встал мужик, спросил печально:
«Горе, то не ты случайно
пособляешь песню петь?»
«Да, хозяин! Теперь впредь, –
отозвалось важно Горе, –
не отстану я уж боле.
Ты хозяин поневоле,
и везде, повсюду я
буду тень навек твоя».
«Что ж, пойдём!» – сказал бедняк.
Но зовёт его в кабак
Горе горькое в секрет.
Тот ответил: «Денег нет!»
«Вот дурак – не видел свет!
На тебе кафтан надет,
а на что он? Лето скоро».
Посмотрел мужик с укором,
плюнул наземь: «Что ж, айда!
Денег нету? Не беда...»
И пропили ... утром снова
Горе охает сурово;
голова болит с похмелья,
вновь зовёт напиться зелья:
«Хорошо бы с утреца
нам испить опять винца!»
«Денег нет!» – мужик твердит.
Горе хитро говорит:
«Ты возьми телегу, сани ...
продадим – и с сердца камень!»
Так и сделали они.
Полетели быстро дни.
Пропил борону, кайло,
всяко мелкое добро
за полмесяца спустил;
даже избу заложил.
«Всё, дружище, больше нету, –
бедный Горю молвил летом, –
что ещё теперь пропить.
Всё пропили ... Как нам быть?»
Да! Взаправду, видит Горе –
не возьмёшь с бедняги боле;
он совсем уже бесхозный.
Говорит ему серьёзно:
«Ты к соседу ну-ка сбегай:
попроси волов с телегой».
Побежал мужик к соседу.
Дай, мол, то-то ... тот к ответу
принуждает со словами:
«Для чего повоз с волами?»
«В лес поеду за дровами.
Отработаю сполна
я неделю задарма».
«Ну, возьми, не поломай».
«Даже не переживай!»
Взял волов, уселись с Горем
на телегу, едут в поле.
Задаёт оно вопрос:
«Знаешь ты, что в землю врос
крупный камень на холму?»
«Как не знать?!» – «Езжай к нему».
Только-только подкатили,
камень тот отворотили,
а под камнем полна яма
золотых монет багряных.
«Что глядишь и так притих –
ты таскай в телегу их».
Принялся мужик за дело,
Горе рядышком присело.
Выгреб всё, слепясь от солнца,
до последнего червонца.
Заявляет Горю сам:
«Посмотри-ка, Горе, там:
не осталось по углам?»
Наклонилось Горе, зрит:
«Я не вижу!» – говорит.
«Полезай-ка в яму, Горе –
там узнаешь правду, что ли» …
Так и сделало оно,
только влезло ... он его
тут же камнем привалил:
«Чтоб и это не пропил,
лучше здесь ты посиди,
горемыка, взаперти».
Сам отправился домой;
в погреб там багаж златой
разгрузил; отдал соседу
и волов, да и телегу.
Много ль времени иль мало
пролетело – то незнамо!
Но отстроил он хоромы:
дом огромный, крепкий, новый –
и зажил с тех пор богато ...
Приглашает как-то брата
в гости он с женой к обеду.
Удивляясь брат: «Приеду!»
На другой день приезжают,
ничего не понимают,
(так не верится глазам!)
Вот так на – ну чудеса!
Угощает братец чинно:
изобилье яств и вина!
«Объясни, какой судьбой,
ты богатый стал такой?!»
Рассказал мужик ему
по беззлобью своему:
и про Горе, и про клад,
как избавиться был рад.
В общем, всё чистосердечно,
изложил ему беспечно.
«Эко! – думает старшой, –
будут беды, брат младшой.
Вот поеду в чисто поле,
отпущу твоё я Горе;
и возьмётся вновь хитро
отчуждать твоё добро».
Завидно чрезмерно стало.
(Так оно в нём заиграло!)
Это ненавистно чувство:
так-таки б завыл от буйства!
«Эко! Ты какой наглец!
Будет радостям конец.
Эко ты расхвастался!
Лишь недавно плакался» …
Отпустил жену домой,
сам дорогою другой
подъезжает к камню он,
огляделся с трёх сторон,
своротил – и наклонился
глянуть, кто там шевелился.
Не успел принять решенье,
а оно уже на шее.
«А! – кричит, – прибёг к обману;
от тебя я не отстану!»
«Слушай, Горе! – в крик купец, –
то не я тот молодец,
что закрыл тебя под камень,
это, брат мой, между нами».
«Нет уж! Нет уж! Один раз
удалось, но не сейчас» …
Крепко Горюшко взялось
за купца; всё вкривь да вкось
вдруг в хозяйстве повелось.
Что ни день – так опохмелка,
а какая спьяну сделка?!
«Нет, так жить нехорошо, –
думает, – вопрос решён.
Нужно избавляться срочно,
а иначе крышка – точно!»
Думал, думал – сочинил,
и два клина заточил,
колесо взял – и один
вбил во втулку крепко клин.
Вышел к Горю, говорит:
«Что лежишь – бок не болит?!»
«Что ещё мне делать гоже?..»
«Поиграем в прятки, может?»
Горе радо: «Дело тоже!»
Спрятался купец сначала,
Горе быстро отыскало.
«Ты меня найдёшь не скоро, –
похваляться стало Горе, –
я забьюсь в любую щёлку,
будешь день искать без толку».
«Ты себя превознесло:
заберись-ка в колесо» …
«В колесо не влезу я?!
То, хозяин, ерунда!»
Влезло Горе вмиг туда,
а купец тут без труда
клин второй во втулку вбил,
в речке с Горем утопил.
И по-старому зажил,
больше с горя не тужил.
В этой сказке свой резон,
вот о чём толкует он:
знай, что горе – не беда,
и всему своя чреда!
Так бывает часто в жизни …
(есть сарказм в той укоризне),
да и правды есть зерно
в том, что ходит слух давно,
будь то: «Не было бы счастья –
да несчастье помогло.»
Запираться, я не буду
зависть – это тоже худо.
|
