Жили-были в деревушке, что стояла на опушке, где река меж берегов, двое братьев мужиков. Первый, бедный и усатый, а второй, старшой – богатый. Переехал богатей в город жить с семьёй своей. Дом отстроил пребольшой и купцом стал брат старшой. А у бедного порой, хоть встаёт он на заре, нету хлеба на столе. Плачут детки – есть хотят, животы у них болят. С утра до ночи бедняк бьётся эдак или так, нету пользы – ну никак! Подкосилась даже хата, говорит жене: «До брата дай-ка в город я пойду, может, помощь там найду?»
Вот приходит к богатею: «Здравствуй, братец. Я имею просьбу верную к тебе – помоги в беде ты мне. Голодают мои детки, им бы хлеба – не конфетки». «Что же? – братец отвечает (сам же руки потирает), – вот недельку отработай, дам тебе тогда чего-то». Что поделать! Согласился. Всю неделю суетился: чистил двор, рубил дрова, вычищал помёт в хлевах, холил резвых лошадей и кормил коров, свиней ... Раз седьмой темнеет небо, брат даёт буханку хлеба: «Получай вот за труды! Коль дела твои худы». «И за то спасибо, брат!» – поклонился на расплат и хотел идти домой. Говорит тут брат: «Постой! Приходи-ка ты с женой завтра в гости; путь не длинный, у меня же именины». «Да куда мне? При делах: гости в шубах, сапогах, я ж в лаптях, да и кафтане, вон и дырка на кармане». «Ничего, ты приходи! И супругу приводи». «Хорошо, приду, родной». И поплёлся сам домой. Воротился как к семье, говорит своей жене: «Завтра в гости нас с тобой, пригласил мой брат родной, именины у него». «Ну, пойдём – раз повезло: угощения поесть, да детишкам что принесть».
Утром в городе у брата полон дом гостей богатых. Он их потчует прекрасно: подают им вина, яства ... Бедный брат с женой сидят, да уныло лишь глядят, как другие пьют, едят ... Их никто не угощает, и на них не обращает брат внимания совсем, и для них он глух и нем. Кончился обед, и гости, на столе оставив кости в беспорядке (разлито' недопитое вино), собрались все уходить, не забыв благодарить дом гостеприимный тут: все смеются, все поют. Бедный тоже – поклонился и с женою удалился.
Вот голодные идут (слышно – где-то там орут), бедный брат жене своей молвил: «Песню веселей мы сейчас с тобой вдвоём, что ль, давай-ка запоём!» «Эх ты, дурень-дурачок! Неужели невдомёк? Люди сладко пили, ели, – потому-то и запели. Ты-то петь с чего решил? Ну, меня ты насмешил». «Всё же брата именины: пусть не пир нам – а смотрины, но без песен стыдно мне появляться на селе. Запою, чтоб говорили: раз поёт – знать угостили». «Ну, так пой, а я не стану! Не поддамся я обману». И мужик запел вовсю славну песенку свою. Слышит – кто-то подпевает; он супругу вопрошает: «Это ты сейчас тайком, столь писклявым голоском, подсобляла мне, жена?» «Что с тобою? Я с ума не сошла – да и вина не пила». – «Тогда ну кто же?! Подпевать ещё мне может». «Я не знаю! Ну-к запой, так послушаем с тобой». Он опять запел. И что ж? Сразу даже не поймёшь. Он поёт один слова – слышно голоса всё ж два. Встал мужик, спросил печально: «Горе, то не ты случайно пособляешь песню петь?» «Да, хозяин! Теперь впредь, – отозвалось важно Горе, – не отстану я уж боле. Ты хозяин поневоле, и везде, повсюду я буду тень навек твоя». «Что ж, пойдём!» – сказал бедняк. Но зовёт его в кабак Горе горькое в секрет. Тот ответил: «Денег нет!» «Вот дурак – не видел свет! На тебе кафтан надет, а на что он? Лето скоро». Посмотрел мужик с укором, плюнул наземь: «Что ж, айда! Денег нету? Не беда...» И пропили ... утром снова Горе охает сурово; голова болит с похмелья, вновь зовёт напиться зелья: «Хорошо бы с утреца нам испить опять винца!» «Денег нет!» – мужик твердит. Горе хитро говорит: «Ты возьми телегу, сани ... продадим – и с сердца камень!» Так и сделали они. Полетели быстро дни. Пропил борону, кайло, всяко мелкое добро за полмесяца спустил; даже избу заложил. «Всё, дружище, больше нету, – бедный Горю молвил летом, – что ещё теперь пропить. Всё пропили ... Как нам быть?» Да! Взаправду, видит Горе – не возьмёшь с бедняги боле; он совсем уже бесхозный. Говорит ему серьёзно: «Ты к соседу ну-ка сбегай: попроси волов с телегой». Побежал мужик к соседу. Дай, мол, то-то ... тот к ответу принуждает со словами: «Для чего повоз с волами?» «В лес поеду за дровами. Отработаю сполна я неделю задарма». «Ну, возьми, не поломай». «Даже не переживай!» Взял волов, уселись с Горем на телегу, едут в поле. Задаёт оно вопрос: «Знаешь ты, что в землю врос крупный камень на холму?» «Как не знать?!» – «Езжай к нему». Только-только подкатили, камень тот отворотили, а под камнем полна яма золотых монет багряных.
«Что глядишь и так притих – ты таскай в телегу их». Принялся мужик за дело, Горе рядышком присело. Выгреб всё, слепясь от солнца, до последнего червонца. Заявляет Горю сам: «Посмотри-ка, Горе, там: не осталось по углам?»
Наклонилось Горе, зрит: «Я не вижу!» – говорит. «Полезай-ка в яму, Горе – там узнаешь правду, что ли» … Так и сделало оно, только влезло ... он его тут же камнем привалил: «Чтоб и это не пропил, лучше здесь ты посиди, горемыка, взаперти». Сам отправился домой; в погреб там багаж златой разгрузил; отдал соседу и волов, да и телегу. Много ль времени иль мало пролетело – то незнамо! Но отстроил он хоромы: дом огромный, крепкий, новый – и зажил с тех пор богато ... Приглашает как-то брата в гости он с женой к обеду. Удивляясь брат: «Приеду!» На другой день приезжают, ничего не понимают, (так не верится глазам!) Вот так на – ну чудеса! Угощает братец чинно: изобилье яств и вина! «Объясни, какой судьбой, ты богатый стал такой?!» Рассказал мужик ему по беззлобью своему: и про Горе, и про клад, как избавиться был рад. В общем, всё чистосердечно, изложил ему беспечно. «Эко! – думает старшой, – будут беды, брат младшой. Вот поеду в чисто поле, отпущу твоё я Горе; и возьмётся вновь хитро отчуждать твоё добро». Завидно чрезмерно стало. (Так оно в нём заиграло!) Это ненавистно чувство: так-таки б завыл от буйства! «Эко! Ты какой наглец! Будет радостям конец. Эко ты расхвастался! Лишь недавно плакался» …
Отпустил жену домой, сам дорогою другой подъезжает к камню он, огляделся с трёх сторон, своротил – и наклонился глянуть, кто там шевелился. Не успел принять решенье, а оно уже на шее. «А! – кричит, – прибёг к обману; от тебя я не отстану!» «Слушай, Горе! – в крик купец, – то не я тот молодец, что закрыл тебя под камень, это, брат мой, между нами». «Нет уж! Нет уж! Один раз удалось, но не сейчас» … Крепко Горюшко взялось за купца; всё вкривь да вкось вдруг в хозяйстве повелось. Что ни день – так опохмелка, а какая спьяну сделка?! «Нет, так жить нехорошо, – думает, – вопрос решён. Нужно избавляться срочно, а иначе крышка – точно!» Думал, думал – сочинил, и два клина заточил, колесо взял – и один вбил во втулку крепко клин. Вышел к Горю, говорит: «Что лежишь – бок не болит?!» «Что ещё мне делать гоже?..» «Поиграем в прятки, может?» Горе радо: «Дело тоже!» Спрятался купец сначала, Горе быстро отыскало. «Ты меня найдёшь не скоро, – похваляться стало Горе, – я забьюсь в любую щёлку, будешь день искать без толку». «Ты себя превознесло: заберись-ка в колесо» … «В колесо не влезу я?! То, хозяин, ерунда!» Влезло Горе вмиг туда, а купец тут без труда клин второй во втулку вбил, в речке с Горем утопил. И по-старому зажил, больше с горя не тужил.
В этой сказке свой резон, вот о чём толкует он: знай, что горе – не беда, и всему своя чреда! Так бывает часто в жизни … (есть сарказм в той укоризне), да и правды есть зерно в том, что ходит слух давно, будь то: «Не было бы счастья – да несчастье помогло.»
Запираться, я не буду зависть – это тоже худо.
|