Спасаясь в людях от себя,
нет-нет да заново встречаю
меня с речами-палачами,
что вечно для ума не спят.
И как не сплюнуть в камелёк,
что мою клеть прогрел по окна,
где мне жилось, мечтаясь сдохнуть,
когда себе я так далёк?
Увы, и даже кто с пелён
в свой малый путь стезёй большою
прекрасной наделён душою,
над телом властью обделён.
И раз такие вон дела,
беззуб нам суд любой, обнулен
навечно счёт вины, шагнули
мы через грань добра и зла.
Нет душ, купаемых в огне
чьей-либо совестью приватной,
нет нас, пред кем-то виноватых,
и перед нами тоже нет.
Как все, чья присказака: «грешно»,
моё презренье утомили!
Чем оскорбиться в этом мире –
что мысль одна товарищ мой,
что жизнь столь муторна, раз в ней
тьма быдл, столапистых, как Шива,
павлинов множество плешивых
и вдоволь откровенных пней?
То ли земля дала вдруг сбой
и больше соли делать стала,
то ль каждый – автор пьедестала
себе, любимому собой,
но я ж, таким не из друзей,
не соблазнясь спусканьем пара,
без онанизма и пиара
скромненько рею надо всем.
Понятно, дёшевы понты,
когда то, в чём мы тлен, так тленно:
«апчхи!» какое-то Вселенной –
и ойкумены след простыл.
Да, мир сольётся в унитаз –
пусть не сей миг, но скоро точно;
чем светит в этом всём непрочном
мой просвещённый декаданс?
Инкриминирует мне всяк,
что я, сравнительно как заяц,
хвастлив. Но, даже исходя из
факта, что я – верно! – враг
того, чтоб, уступив щеглам,
смиренья потрясать цепями,
зачем нахваливать себя мне,
когда мне жизнь моя – хвала?
О, я ценю её хвалу!
Как просто быть могло иначе:
ибо со мной не спит Удача,
а аутсайдер часто глуп.
И я так думаю: хотя
и в неоправданном экстазе,
сам-мир, что чист от фракций мрази,
я выплеснусь в глаза скота.
Быть может, эта бравизна
в них наведёт их личный гонор,
сколь б ни был финт такой рискован
средь всех, кого я уж узнал, –
учтя, как флюгеры толпы
затарились потенциалом,
претит жирам их новый слалом,
смерть контестаторам любым!
Я знаю обществ механизм,
и рык таких мне параллелен,
закономерность – пища лени,
а ярость требует брехни.
Кой смысл брюзжать: вот, дескать, встарь
ум не трусил достатка сзади…
Что есть богатство? Показатель,
что место приняло деталь.
Есть половодья в жизни стран,
и фарт, как лёд речной, по людям
плывёт тогда. Что мы отсудим,
облаяв фактов караван?
Ведь ныне вывихнут отбор,
всех не жрецов искусства тырить,
каблук природы бьёт в затылок –
и пусть извне целуют борт.
И, оглянувшись среди нас,
«как испугать нас было надо,
чтоб мы вписались в эту падаль?» –
с тоскою спросимся не раз.
Нас тщетно будут уверять,
что ближних вонь есть запах счастья,
тварь, что внутри нас, – плод ненастья,
и этот плод не зреет зря,
и что-то, не из головы,
из катакомб души твердит нам:
так жить – уродливо и стыдно.
И мы сбегаем. Но, увы,
пристрастье наше, словно дух,
находит нас сквозь даль и стены:
чащобы толп, как хлопья пены,
от дуновения сойдут,
ждёт света, всё в шипах, крыльцо,
а ну-ка, где там этот голый, –
оргазм царапин и уколов
пришёл на тайный плоти зов,
и вот, лишь воли плеть любя,
хоть ей проклятья посвящая,
её, не чая, я встречаю,
спасаясь в людях от себя.
|
