Спасаясь в людях от себя, нет-нет да заново встречаю меня с речами-палачами, что вечно для ума не спят. И как не сплюнуть в камелёк, что мою клеть прогрел по окна, где мне жилось, мечтаясь сдохнуть, когда себе я так далёк? Увы, и даже кто с пелён в свой малый путь стезёй большою прекрасной наделён душою, над телом властью обделён. И раз такие вон дела, беззуб нам суд любой, обнулен навечно счёт вины, шагнули мы через грань добра и зла. Нет душ, купаемых в огне чьей-либо совестью приватной, нет нас, пред кем-то виноватых, и перед нами тоже нет. Как все, чья присказака: «грешно», моё презренье утомили! Чем оскорбиться в этом мире – что мысль одна товарищ мой, что жизнь столь муторна, раз в ней тьма быдл, столапистых, как Шива, павлинов множество плешивых и вдоволь откровенных пней? То ли земля дала вдруг сбой и больше соли делать стала, то ль каждый – автор пьедестала себе, любимому собой, но я ж, таким не из друзей, не соблазнясь спусканьем пара, без онанизма и пиара скромненько рею надо всем. Понятно, дёшевы понты, когда то, в чём мы тлен, так тленно: «апчхи!» какое-то Вселенной – и ойкумены след простыл. Да, мир сольётся в унитаз – пусть не сей миг, но скоро точно; чем светит в этом всём непрочном мой просвещённый декаданс? Инкриминирует мне всяк, что я, сравнительно как заяц, хвастлив. Но, даже исходя из факта, что я – верно! – враг того, чтоб, уступив щеглам, смиренья потрясать цепями, зачем нахваливать себя мне, когда мне жизнь моя – хвала? О, я ценю её хвалу! Как просто быть могло иначе: ибо со мной не спит Удача, а аутсайдер часто глуп. И я так думаю: хотя и в неоправданном экстазе, сам-мир, что чист от фракций мрази, я выплеснусь в глаза скота. Быть может, эта бравизна в них наведёт их личный гонор, сколь б ни был финт такой рискован средь всех, кого я уж узнал, – учтя, как флюгеры толпы затарились потенциалом, претит жирам их новый слалом, смерть контестаторам любым! Я знаю обществ механизм, и рык таких мне параллелен, закономерность – пища лени, а ярость требует брехни. Кой смысл брюзжать: вот, дескать, встарь ум не трусил достатка сзади… Что есть богатство? Показатель, что место приняло деталь. Есть половодья в жизни стран, и фарт, как лёд речной, по людям плывёт тогда. Что мы отсудим, облаяв фактов караван? Ведь ныне вывихнут отбор, всех не жрецов искусства тырить, каблук природы бьёт в затылок – и пусть извне целуют борт. И, оглянувшись среди нас, «как испугать нас было надо, чтоб мы вписались в эту падаль?» – с тоскою спросимся не раз. Нас тщетно будут уверять, что ближних вонь есть запах счастья, тварь, что внутри нас, – плод ненастья, и этот плод не зреет зря, и что-то, не из головы, из катакомб души твердит нам: так жить – уродливо и стыдно. И мы сбегаем. Но, увы, пристрастье наше, словно дух, находит нас сквозь даль и стены: чащобы толп, как хлопья пены, от дуновения сойдут, ждёт света, всё в шипах, крыльцо, а ну-ка, где там этот голый, – оргазм царапин и уколов пришёл на тайный плоти зов, и вот, лишь воли плеть любя, хоть ей проклятья посвящая, её, не чая, я встречаю, спасаясь в людях от себя.
|