Мякоть апрельского солнца закралась ознобом бриза в шелест лиственных пальцев на изумрудно-горчащем скелете. Изысканность легкой походки женственности слепит чумазую плесень сдавленных прахом сугробов. К хрустальной мелодике водопадов карнизных подмешано коррозийное пойло зимнего ветра, чахнущего в окрестностях бодрых затрещин змеевидных лучей лимонно-водного
неба, что ползет за шиворот лесопосадки столбов, заливает сапфировой кислотой поры асфальтовой планиметрии, чьи выбоины, запекшееся смолой облаков, слюнявят воображение форм. Скорлупа недоношенного, недоквашенного лета
трещит в ароматическом поле рассвета, масло с его розовых губ струится по кожице спальни, я храню этот медленный свет между строк распечатанных окон, теплый тающий вкус созерцанья свечи. В шелесте лиственных пальцев на изумрудно-горчащем скелете прячется песня жаворонка. Опалом искрится раненье ночного холста, причастие крошащимся хлебом гаснущих звезд и золотом вешней лозы. Лечи,
врачуй меня лаской болезненной зелени, рожденная пеной морских куплетов.
|