Фарфор зимы разбит в болотный сумрак весенних трав с оливковых дорог. Во мне метель скучает белым полем, во мне граненый иней рвется в блеск, и теплый шум оживших парков режет слух. Как же далек от глаз подснежник солнца (расплавленный в окрестности журчащих переулков), и, как кристальный север свеж звездой пустынной. Мне не хватает грозового сна холмов хрустящих в ледяном восходе, следов химеры снежной на стекле. Фарфор зимы впитала, лишь луна, и ей мои молитвенные ласки, и ей, ночной сестре, мое остановившееся сердце. Гаснет холод, толпа надеж сбивает жадно с ног, и в мертвенном шатре сорвут медитативное дыханье – февральский войлок, обветренный в пунцовый шелк январь, закатная декабрьская медь. Мне балаган бутылочных ветров, как приторная чаша; мне волчий вой – священная пора. Земная твердь плывет и поступь сводит меланхолией воды. Фарфор закрашен лживым лоском полдня – я ослеп…
|