1.
Как Винни-Пух, считая пятачки на пятачке у выхода из лета, смотрю на сад сквозь жёлтые очки, и каждый лист – замерзший лучик света
На вход не хватит, а охранник строг. Промотанные в дым костры июля, возможно, где-то между этих строк ещё трещат, но мне уже вернули
мой траченый долгами кошёлек и бросили холодный ветер в спину. Осталось взять последний уголёк и продолжать
2.
Когда-нибудь я сгину.
Не то, чтобы умру, скорей уйду исчезну с мониторов и радаров, чтоб стать листом в оранжевом саду с возможностью дышать и жить задаром.
Я мало что сберёг, но сберегу как память о тепле, как счёт от Бога хотя б такой вот лист. На берегу стою один, и не река – дорога –
передо мной течёт. И заберёт, подхватит, понесёт куда-то - лишь сделай шаг. И я иду вперёд с упорством оловянного солдата.
И простывает след – его «апчхи» утонет в шуме улиц, в грязной жиже, а я смотрю сквозь жёлтые очки и уплываю дальше, глубже,
3.
ниже
пора сказать, что скоро зимовать. и если я когда-то выйду к дому. то мне его придётся разобрать, чтобы согреться. Первое: солому
за неименьем дров отправить в печь, очистив с крыши; далее – гардины, столы, ковры - их тоже можно сжечь; потом паркет; ах, да, забыл – картины
с портретами любимых и родни - они горят невероятно пылко. Мы и в живой толпе совсем одни, в рисованной – тем более. Опилки,
которые содержатся в башке, наверное, годятся на растопку; немного стен и крыши – и ташкент такой, что можно, опрокинув стопку,
отбросить в угол жёлтые очки, ботинки снять и насладиться ядом
4.
не приведи вам чёрт мои зрачки в такой момент увидеть. Если взглядом,
где уровень несказанной тоски достиг взрывоопасного предела возможно ранить, этот – на куски вас разорвёт. Но, к счастью, мало дела
до жгущего в придуманном дворе жилище из иллюзий и метафор. Вот вам ещё одна: как в сентябре уходит в небо журавлиный табор
пернатою, крикливой голытьбой, меняя облака на постоянство, так вот и я иду, незримый boy, искать другое время и пространство,
карабкаться невидимой горой, стучать в несуществующие двери… Да я и сам - лирический герой, и ясно всем, что мне не стоит верить.
(4,5.
Они, как заведённые волчки, друг друга рвут и без меня, как должно, а смотрю сквозь жёлтые очки – и мир светлей, и, словно саблю в ножны,
колючий прячу взгляд. О, хитрый лис! Скрывать от всех, что никому не нужен, что все, кого любил, обзавелись, пусть никаким, но хоть каким-то мужем,
что тишина напоминает ад, что нем как рыба, сотовый, в котором пятьсот имён, что лишь пяти я рад – каким искусным надо быть актёром!
Что в ящике, заполненном на треть, нет ничего, за исключеньем спама… Вот только безболезненно смотреть как от болезни угасает мама
не позволяют чёртовы очки, отброшенные в сторону)
5.
Возможно, когда-нибудь моя весна, почти успев, проникнет осторожно
в разрушенные стены, сквозь завал проблем и плесень идиотских буден, туда, где я её так долго звал, так долго ждал.
Но там меня не будет.
Возможно, я - сплошная глыба льда, - когда она приблизится, растаю и утеку сквозь щель в полу, когда она войдёт. Возможно, видя стаю
(благодаря разбитому окну), летящую за солнцем, я на птичьих правах к погоне за мечтой примкну…
В другие времена, в других обличьях
я здесь бывал. И я сюда вернусь не тем, что прежде, но она узнает меня по снам. Плетенье этих уз прочней, чем мир, чем вековая наледь.
Она меня узнает, а пока как символ силы наших тайных правил нашарит в темноте её рука, то, чем я стал, то, что я ей оставил -
осенний лист и жёлтые очки, мне на храненье выданные летом, и где-то между строк споют смычки, когда они, растаяв, станут светом,
о том, что больше ничего и нет на свете за отжитыми часами - есть только свет, есть только этот свет, и потому ничто не исчезает.
сентябрь-октябрь 2005
|