Чернильный город

Параллельный мир

Немое кино с субтитрами

Пускали солнечного зайца в квартиру Наташе,
Она выглядывала из-за шторы украдкой, - зов плоти.
Восьмиклассница, пианино дома, и всего-то второй этаж, -
Можно подсмотреть с тополя, что вырос напротив.
Я увезу тебя на край света на этом велосипеде.
Ветер попутный, и не проколется колесо,
Но эти прыщи на лбу, и от них - все беды:
Боюсь посмотреть на тебя, повернуться к тебе лицом.
Опять с телефоном не вышло, слово застряло в горле, ну что такое...
Думать о суициде и написать первый стиш.
Потом позвонить в её дверь и убежать, - вдруг папамама откроет,
Или она сама, а тут ты стоишь...





































Солнце над забором

Мы сидели на лавочке -
Подростки лета: короткие стрижки, неокрепшие мускулы.
Нам всё было до лампочки,
Кроме, пожалуй, сигарет, футбола, и музыки.
Из «романтика» пел Дитер Болен,
Как мы догадывались, об амурных стрелах.
И девочка, которой я был тогда болен,
Прошла мимо нас и даже не посмотрела.
Владисла сказал: мои предки знают её предков,
Виталя сказал: деловая коза,
Игорь сказал: догнать бы и дать по редьке,
А я ничего не сказал.
Но на плечи словно положили килограмм двадцать груза...
А Игорь уже рассказывал кино с сюжетом заверченным...
Владисла тихо спросил: ты что такой грустный?
Я ничего не сказал... так и молчал весь вечер.

































Вторая любовь

девочка с улыбкою лукавой
в памяти до сих пор её телефонный номер
мама по профсоюзной линии папа легавый
каждый год с родителями летом уезжала на море
а в это время без неё в городе шли дожди
и я подросток мучил гитару с печалью в сердце
только с одной мечтой до приезда её дожить
доживал звонил и молчал слушал как в трубке сердится
её голос а однажды сыграл ей гомеоса но ничего не сказал снова
а она сказала дурак какой-то
обиделся на весь мир несостоявшийся казанова
и лежал два дня лицом к стене на своей койке
ещё задержав дыхание смотрел как она спускается по ступенькам
выходя из школы и писал стихи банальные и нелепые
а потом всё куда-то прошло постепенно
как и не было

































Параллельный мир

Больше всего... меньше всего... не гуляй по проезжей части...
Твоё солнце сегодня не светит, и продавщица мороженного
Заболела абортом, не вышла на смену. У хромого жестянщика
Разжиться резинкою для рогатки за пачку «Казбека» можно.
Стреляли по неприёмным бутылкам, иногда по окнам злодеев.
Главным злодеем был завуч школы, остриженный вечно налысо.
Приходилось порядком ходить, - он жил за литейным.
В людей и птиц не стреляли, - наверно, стеснялись...
Первая сигарета, и с ней - ощущение взрослости.
Бутылка вина, в банке консервной сардины плавают.
А девочки в этот период более высокого роста,
Смотрят всегда сверху вниз... как-то всё это неправильно...
Ещё вечерами бегали к общественной бане, подсматривали.
Женщины знали... возражали сначала, но после привыкли.
Пришёл с афганской войны сосед... бился об стол головою косматою...
Когда напивался, мы прятали от него ножи, да и вилки.
Столик, бидон с кислым пивом, хвост рыбы, смятая пачка «Опала.»
Я вижу сейчас этот дворик написанным в стиле Матисса.
Всё там так и осталось... живёт, как и было, никуда не пропало...
Всё так же метёт тротуар тётя Шура с похмелья и матерится.




























Аляска, сэр

Стреляться на дуэли за принцессу
Из рогаток в шестом классе средней школы.
Щурить глаз против солнца, прицеливаться
В пионерский красный галстук шёлковый
На груди твоего соперника...
Он метил в лицо, хотел так испугать, - психология.
А у девочки этой волосы обесцвечены перекисью
Водорода, мода такая была, золотые локоны...
А я стану путешественником, вернусь знаменитым
В этот город... встречают с оркестром, достойные жесты.
Тут камень прилетает в лоб, и весь мир звенит
Так торжественно.






































Праздник, который остался в прошлом

Лежать на пляже и слушать, что шепчет море.
Сверху проплывают облака, и брюнетки-блондинки
Проходят - красавицы через одну и вызывающе молоды,
А ты без мышц, никогда не страдал бодибилдингом.
Оттопыриваются плавки, тоже самец нашёлся...
Переплыть это море эффектным кролем,
Но не моряк, над лицом летают жёлтые осы,
Вот одна по щеке ползёт, уколола.
Вечерами танцплощадка и музыканты из столицы, -
Песни про любовь и не очень, в текстах много морали:
Типа всё ещё будет, придёт и найдёт, состоится;
Девушки партнёров помадой марают.
Это - год восемьдесят шестой прошлого века.
Мне четырнадцать лет, сигареты с заграничным названием.
И одна очень грустная девочка из моего подъезда сверху,
С пятого этажа, влюблена в меня, но я про это не знаю.
































Энерегия для тазика дождя

расчерчен город дождём в косую линейку
сбежали с уроков и прятались от непогоды в сарае
говорила не надо и сжимала свои коленки
из последних сил а потом фуфайка сырая
и губы но быстро всё кончилось подкури сигарету
это пятно на платье правда ведь отстирается
уедешь поступишь на свой филфак забудешь и Генриетту
видишь что не забыл но грани стираются
между тобой реальной и мною придуманной
каждый год я вспоминаю про тебя что-то новое
ещё как дрался в твоём дворе с тремя придурками
зашивали у глаза остался шрам типа греческий воин
ты тоже мне пишешь письма но почтальоны все умерли
ностальгируешь перебираешь фото и вещи старые
ты тоже внутри в бальзаме клеопатры египетской мумия
ты тоже со шрамом который не зарастает


































Загар, который не смывается за зиму

когда идёшь по железке к затону думаешь о тебе и считаешь шпалы
всё время одной не хватает но твои ноги в пропорции
к остальному телу смотрятся по голове гладила слова шептала
повторяла мой мальчик мальчик вырос испортился
это было в десятом классе сейчас всё другое
а тогда выкупали квартиру на час у тёть Маши
ногти царапали грудь выгибалась дугою
каждый раз боялся что вот вот и сломаешься
теперь светлая грусть за занавеской моя светлая пани
вспомню улыбнусь раз в подъезде с кем не бывало стоя
уцелела и вышла замуж дети работа муж пьяный
но девочка навсегда только не плакать ночами не стоит
как ещё целовались на последнем сеансе в кино и в парке
губы обветрены поздно пора домой автобус талон пробитый
на новый год подарила чернильный набор с надписью Parker
я его потом потерял до сих пор обидно

































Качели

Как выйду на улицу глотнуть свежего
Воздуха осени, постоять, покурить у подъезда...
Соседка во дворе бельё после стирки развешивает,
Вокруг дома девочка малолетка на велосипеде ездит...
А нам-то что, жили себе, были,
Подставляли невинные лица солнцу южному,
Глотали июльский воздух впермежку с пылью,
И любили кого нельзя и не нужно.
Сломанная лавочка, дом без косметики,
В этом дворике и начинается прошлое.
Как верно кто-то заметил:
Сколько раз любили, столько и жизней прожили.
Расставалась с девственностью в соседнем подъезде у мусоропровода
Ирка, - Олег рассказывал и смеялся, ты думал тогда – «подонок», его в десант
Взяли, и спустя месяц он ушёл в армию, а ты напился на проводах
И почему-то плакал, никого не стесняясь.
Да, ты в ту пору влюблён был в Иру,
Но Олег с замашками лидера, и мог отвешать оптом и в розницу...
Она пережила, и, как предполагалось, стала известною балериной...
А он погиб при взятии Грозного.




























Университеты

Мы пили технический спирт, пахнущий ацетоном, запивали
Водой из-под крана. Пацаны семнадцати лет и Дмитрич,
Которому было тогда под сорок, в общем, бывалый
Везде и всюду, в костюме импортном, дымчатом.
Он недавно откинулся по статье за баклан, отсидел ни за что, -
Защищая свои честь и достоинство проломил кому-то голову.
А теперь вот на квартал по памяти старой зашёл,
Поучал нас уму-разуму и показывал карты с картинками голыми.
В процессе разговора выяснилась, что, кроме костюма, он всё потерял, -
Жена развелась с ним, вышла за другого, и к тому же
Оттянула квартиру и дачу, пока он по лагерям...
И сейчас дочка папой зовёт её нового мужа.
Потом он достал беломор, угостил нас всех,
Подкурил сам и долго смотрел на горящую зажигалку...
Мы сидели в сарае, снаружи шёл первый снег...
«Сука» - сказал Дмитрич и сплюнул. «Завалил бы её, да дочку жалко».

































Дурочка

Здесь, за этим столиком на копейки в карты играли,
Не знавшие пока поцелуев подростки.
Никто ещё не ушёл за чашей святого грааля,
Никто не умер от водки или так просто.
Выигрывал почти всегда Юрка из дома через один.
Играл не всегда чисто и держал остальных за дебилов.
Потом он стал бизнесменом, начал с арбузов и дынь,
А в тридцать его убили.
Взорвали в своей машине, так что и хоронить было нечего...
На глазах у жены, которая сразу тронулась по высшему баллу...
Всё ходит теперь по кварталу в платье своём подвенечном,
И улыбается.





































Город луны

давай выпьем за оскал папиросы
забитою анашой урожая года вчерашнего
потом поговорим провинциальной прозой
на местном наречии рашин
ничего так портвейн по венам струится
а толян одноногий афганец помер-таки от водки
ещё вчера в футбол здесь гоняли а теперь уж и нам под тридцать
вот как
зрачками прошлое отражать
в этом дворике детством юностью пойман
помнишишь верку с четвёртого этажа
я её помню






























Оптимизация пространства


***


Е.И.

Я обвенчаюсь в православном храме,
И православный Бог меня спасет:
Не от беды, так как-нибудь с похмелья.

Я встану в этом храме на колени
Перед поддельной ляпистой иконой,
И православный Бог меня спасет:
Не от беды, но даст немного денег –
Я их пропью, но за его здоровье.

Я обвенчаюсь в православном храме
С той девушкой, которую люблю,
Лишь потому, что так она хотела.

Я встану перед Богом на колени
И расскажу ему свои стихи,
Лишь потому, что не учил молитвы.
И православный Бог меня накажет,
Но не со зла – для моего же блага.

Я обвенчаюсь в православном храме,
Конечно, если ты того захочешь,
А не захочешь – я тогда напьюсь.

А не захочешь, значит, так и надо.
Я буду делать вид, что мне не больно
И обвенчаюсь в храме православном
С какой-нибудь красивой проституткой,
Конечно, если та того захочет.

Я обвенчаюсь в православном храме,
Наверное, что все-таки с тобой,
Лишь потому, что Бог так видно хочет.

Поп за венчание возьмет с нас по тарифу,
При случае отдаст те деньги Богу,
А Бог, при случае, раздаст свои долги.
Но мне он ничего, увы, не должен,
Как я – ему не должен. Ничего.



***

А мы вдвоём с тобой подельники
В моём-твоём грехопадении.
Мелькают в окнах понедельники,
За ними вторники торопятся,
И календарь с рублёвской Троицей,
Ввиду узлом связавшей тайны
Два тела на одном диване,
Становится неактуальным.

А мы вдвоём с тобою ранены,
Соприкоснувшись звонко гранями,
Мы распадаемся на гранулы,
И в обретеньи формы новой
Ни ты, ни я, ни мы виновны.
И размываются границы
Меж тем, что есть и тем, что снится,
И, покачнувшись, мир кренится,

И, наклонившись до критической
Какой-то точки, электричество
Погаснет в нём, теоретически
Давая нам возможность снова
Познать зачатья невиновность.
И ты, и я, неосторожные,
Впадаем в ритм синхронной дрожи,
С вибрацией Вселенной тоже

Совпавшей так, что, видишь – точно
Теряет всё свою устойчивость,
И мы с тобой – первоисточник
Звёзд, удержаться не сумевших
На чёрном небе, и замешана
Ты напрямую, снявши платье,
В ночном осеннем звездопаде...
......................................................














***

С утра болела память о тебе...
Я выпил водки, закусил лимоном
И слушал как играет на трубе
Луи... но, к сожаленью, запись – моно.
Затем был день, но я не верил в день,
Я верил в боль, она ко мне вернулась...
Болело слишком сильно и везде,
И я позвал соседку, тётю Нюру.
Мы выпили ещё, она цвела
Красой сорокалетней. Тонкость шеи.
Я захотел её поцеловать.
Она дала. Почти без возражений.
Потом был дождь, намок любимый клён
Во дворике. Дождь. Разность интонаций.
И мне казалось: всё ещё могло
Твоё «прости» несказанным остаться.

































Для скрипки с оркестром

Когда бы я настолько не хотел
Тебя, но потянулись к телефону пальцы...
Приехать в город твой, найти отель
Без чувства превосходства на постояльцем.
Искать где ты, и заблудиться в городе твоём,
А профиль твой на всех монетках выбит...
Наткнуться на вполне приличный водоём,
И утопиться в нём... ну то есть, попытаться его выпить...
Но моряки спасут в который раз,
Отматерят и вытянут на сушу...
Тогда с бомжами греться у костра...
Им песню спеть... наверно, будут слушать...





































Я нарисован

Я нарисован, как и все другие, не очень чётко...
Художник, видно, был нетерпелив и торопился...
Быть может, и лицо нарисовал он не моё, а чьё-то...
Ведь он художник с правом сочинять - не летописец...

Я нарисован, как и все другие, немного нервно...
Какие-то углы (колени, локти, скулы)...
Художник, видно, был не очень-то уверен
В себе... да и во мне... смешная вышла кукла...

Художник, видно, был маленечко нетрезвым...
Он спать хотел уже, и получилось криво...
Нарушены пропорции всех линий и отрезков...
Я нарисован больно... как многие другие. –

Видать, художник был влюблённым безответно,
Когда он рисовал... сплошное невезенье...
Ещё, признаюсь я, - он был к тому же беден,
Как многие художники вселенной






























Песни щербатого асфальта

1

Все досталось мне в этом мире:
Скороговорока гнущихся деревьев,
Вонзающих кривые ветви в воздух,
Расчерченный на тысячи пространств
Архитектурой пасмурных окраин,
В чьих лабиринтах долго бродит крик
Новорожденного, но не находит выход
И затихает через двадцать тысяч дней
На кладбище в дождливую погоду.

Изъетые сомнением глаза,
Крадущие сентябрьские лучи
Болеющего черной оспой солнца,
Не задают вопросов, не клянутся,
Но и не верят отражению напротив,
Сто раз обманутые…

К вечеру сыреет.
На город сыплются охапки хризантем,
Что не привычно в этом регионе…
Прохожие смеются. И удивляются. И недоумевают.
И друг у друга спрашивают лица:
«Что это – сон? А, может, это мы
Приснились сами все жестянщику-китайцу
Из сказки о волшебном фонаре?»


2

Где мальчики воюют с голубями
Я был. Я видел дерзость мышц тугих,
И мне на шею лассо опускалось…
Стремились выдернуть меня из мира
Окоченевшие коричневые пальцы,
Не знавшие иного развлеченья,
А, может быть, не знавшие иной
Возможности для самоутвержденья,
Помимо разрезания лягушек…
Ах, скольких Русь лишилася царевн!

Болотный запах. Песни комаров.
В зрачке – звезда, подернутая тиной.
Шум поездов. На шпалах навзничь – мальчик.
Он из других. Смычком ведет по струнам
Ожившей и летящей в небо скрипки.
Корежат воздух поезда, плюют мазутом
На слишком детское для этих игр лицо,
Но музыки его не заглушают.


3

Я из истории запомнил: боги смертны,
Здесь, на земле, их так легко обидеть…

Мне б только потянуть за эту нить
И убедить себя, что не напрасно
Людьми выдумывались боги, а богами –
С любовью или без нее, земные люди,
Их волей обреченные на жизнь.

Я знаю тридцать три красивых буквы –
И это все, что с жизнью нас венчает.
Вся нежность сублимируется в звуки,
Лежащие лениво мягким светом
На целлулоиде глубоко-синих листьев,
Украсивших гирляндами венков
Незнаменитые, провинциальные могилы.

































***


Мальчик вышел на улицу, он не ел три дня.
Возможно, больше, чем три, но считать он научен до трёх.
Мама в запое и, если что даст, то ремня.
Соседка, кормившая супом – на юге. Горох

Из жестянки, подобранной рядом с бачком,
По виду не свеж, тем не менее – это еда,
Поделен на равных с окрестным одним дурачком:
Мессией, спустившимся с неба сюда для суда.

У женщины, что на углу продаёт пироги,
Есть доброе сердце, но хватит его лишь на раз.
Они не друзья и, покуда ещё не враги,
То лучше уйти от беды с намозоленных глаз.

Витрина напротив богаче, чем праздничный стол,
И можно смотреть за бесплатно, но трогать нельзя,
Как можно смотреть, но не трогать под чей-то подол,
Бубня: «Нам не надо», но ногти при этом грызя.

Он знает, что лишний – его научили так знать;
Но мама бывает добра, и, к тому же, есть друг –
Мессия, спустившийся с неба сюда для суда.
Ещё есть соседка, которая едет на юг.

























***

Сыграйте, Бах, мне что-нибудь из Бога,
Хотя мой слух для этого убог,
Я постараюсь слышать ваши пальцы
И то, как кровь в них шевелится пульсом,
Готовая прорваться вдруг наружу...
Сыграйте, Бах, мне очень это нужно.
А вы, Дали, мне нарисуйте небо,
И что б оно сужалось в чьё-то нёбо,
Что б звёзды загоралися вдали...
Да, нарисуйте небо мне, Дали.
Вы, Бродский, расскажите ваши песни,
Поправив старомодное пенсне,
О том, как жили вы все эти годы
Так одиноко, далеко от города
С названием красивым – Петербург.
И подскажите, как расставить буквы,
В каком арифметическом порядке,
Что б во Вселенной было всё в порядке.
Вы пойте громче, милый Паваротти,
В Ла Скала и в московских подворотнях,
В подземных переходах, кабаках,
Под музыку, что мне играет Бах.



























***

Целовал письмо твоё
Долго.
А в зрачке моём пасмурно:
Столько
Накопилось в нём дождя –
Ноев
Потоп впору людям ждать
Новый.
Целовал письмо твоё
Долго -
Мы и не были с тобой
Столько.
У меня сейчас лежит
Только
На ладони от тебя
Долька.
Я и сам случайно стал
Строчкой.
Подбери меня с листа...
Точка.





























***

Поэт районного значения,
Вкусивший пива петербургского,
В порядке саморазвлечения,
Снимает с юной дамы блузку.

Она и дышит если – кожею,
Безмолвно чтит его за Кришну.
На простыни ресницы крошатся,
И солнце в обморок за крыши

Ненужной больше вещью падает.
В саду деревья затихают.
И мир вокруг наполнен правдою,
И всё становится стихами.

Поэт районного значения
Живёт один на старой даче,
Полуразрушенной, ничейной -
На рифму к даче день растрачен.

Пьёт спирт технический без примесей
Под православными иконами
И тайно верит в свою миссию
Поэт значения районного!

























***

Здесь ничего не происходит,
И так оно, должно быть, лучше.
Ложатся дни травой под ноги,
Не поспевая за идущим.

В домах, сооружённых наспех,
Вершатся маленькие тайны.
К ладоням льнёт лениво Каспий,
И тишины на всех хватает.

А ты опять с похмелья выжил...
Запишут, хрустнув, эти пальцы,
Что солнце пьяное за вишни
Всё хочет, но не может спрятаться.



































***

Это апрель, говорят,
Словно военнопленных,
Выстроил девочек в ряд
На привокзальной панели.

Спят на скамейках рабы...
А по путям параллельным
В город приходят гробы
С южного направления.

Так получилось само
Иль обстоятельств стеченье?-
Поцеловала твой мозг
В высокогорном ущелье

Пуля. Ну, здравствуй, солдат.
Что ж не писал, мой хороший?
Не было, видно, листа...
Лоб в половину твой скошен.

Это апрель, говорят...
Уничтожая свой литр,
Я прошепчу вариант
Заупокойной молитвы.

Спи, мой родной, глубоко...
Спи, и не думай о мести...
В небе, лишённом богов,
В серп превращается месяц.




















***

Зима кончается,
Теряет власть.
И всё качается.
Играет вальс.
Здесь – лужа звёздная!
Я в ней стою!
И пахнет в воздухе
Надеждою.
Сплошные праздники,
Алейх Шалом!
Однообразие
Зимы прошло.
Витает в воздухе
Мой перегар.
О, лужа звёздная!
Аллах Акбар!
Стучится кровушка
В моём виске.
Держись, головушка,
Христос воскрес!
С цепи сорвавшийся,
Ликует ум.
О, губы влажные!
Рахат – лукум.




















Импровизации


Милосердное

Проводя по щеке ладонью
По чужой, как по своей, оставляя,
Отпечатки пальцев, дом картонный
Воздвигаешь. Удивляет
Его нерушимость, верней, его вера
В то, что он не станет руинами завтра.
А завтра... плутаешь по комнатам – «где здесь двери?»-
Кто-то сказал, что так вымерли динозавры.
Домик простоит, что ему ветры,
Путник зайдёт, попросит воды напиться-
Ты ему дашь, конечно, ты добрая. Наковеркать
Варианты судьбы в поисках принца,-
Что может быть проще? Чужая, любимая,
Горсточка риса в ладони китайца...
Путник скажет «спасибо», обует пимы, -
Их немало ешё по миру скитается.































По Павлову

Реки текут через страны, впадают в моря обычно.
На берегах сидят люди, некие - удят рыбу,
Другие рисуют пейзажи, третьи слагают притчи...
Четвёртые до рек не дошли – заболели гриппом.
Я отношу себя к первым – охотник, добытчик, рефлексы.
Стараюсь не думать, что рыбе, наверное, больно.
Кидаю в глубины звенящую, прочную леску,
Как лассо кидали на западе диком ковбои,
Запечатлённые на одной старой открытке...
Давится басом последней двадцатки мой «Грюндик».
Рыба клюёт – куда ей деваться – я хитрый:
Масса насадок, крючков – я бы сам на них клюнул.
Те, кто рисуют пейзажи, меня нарисуют
В выцветших джинсах, торс голый, в глазах – правда зверя.
Не обессудьте, случайные, милые судьи-
Это рефлексы, всего лишь я смею заверить...




































Сезон дождей

Устав от схожести с отражением в зеркале,
Меняешь причёску, но не помогает.
Лежит одеялом на городе небо, покрашено в серое,
Лужа с комплексом моря, куда ни пойдёшь, под ногами.
Ветер восточный – так передали по радио,
После пропели битлы «естедей» - ты не знаешь английского,
Девочка в третьем окне с белокурыми прядями...
Кэрол с неё, вероятно, писал на досуге «Алису».
Я здесь давно, видишь – взгляд совсем выцветший...
Речь, да и та, спотыкается о бездорожье.
Всё мне знакомо, и боли нисколько не вызовет
Чужая попытка пройтись по воде осторожно.



































Провинциальное

В моём маленьком городе всё по-прежнему.
Секс тоже традиционен, даже с гетерой,
К ней здесь относятся очень бережно,-
Единственный, ощутимый рукою, критерий
Цивилизации. Здесь даже в праздники тихо,
Бандиты стреляют друг в друга редко,
И слышно, как часики тикают
У бабушек в домиках. Еда – квас да редька.
Частный сектор, из небоскрёбов – пятиэтажки,
За ними сразу начинается небо, в нём - птицы
Летают, как будто бы им не страшно
Упасть на асфальт и до крови разбиться.
Три школы. В них постигают дети
Первые уроки жестокости и равнодушия.
Старшеклассники на переменах дерутся кастетами
За девочку (имя),- стоит в стороне, густо надушена.
Вечереет. Мимо окон всё чаще проходят пьяные,
Как-то кругами, но всё же передвигаются,
В таком состоянии любая поляна
Становится домом. Во мне – чувство зависти.
День прошёл, размышляю - не пора ли
Отгородиться от улицы ставнями.
Памятник Ленину ночью убрали,
Статую свободы пока не поставили.





















Сезон дождей – 2.


Я и сам Форест Гамп – идиот по Достоевскому...
Человек дождя, а дождь здесь идёт слишком часто,
Отчётливо бьёт по крыше и веско.
Я зонт не возьму на прогулку. Я счастлив.
После прогулки я выжму одежду,
Развешу её, выпью водки, зажмурюсь...
Прогулка ли, водка, но что-то утешит
От вечной, щемящей - с акцентом, но русской.
Да, пить в одиночку – признак алкоголизма,
Наверное, так, я, наверное, болен жестоко.
Глаз, отражаясь в стакане, глядит с укоризной,
Но не с любовью. Чтобы с любовью – не выпью я столько.
Беги Форест, беги, что ещё здесь остаётся,
Как не бежать, обгоняя свой страх на отрезке
Линии жизни. И за тебя – мои тосты.
Странное дело, смотри: пью четвёртый, но трезвый.
Я тоже умею бегать, особенно за трамваями,
Но всегда опаздываю, наблюдающие смеются.
Этот смех не становится для меня психологической травмою -
Я так укрепляю, на всякий, сердечную мускулу.
Да, что говорить, что ни скажешь – всё попусту.
Страна глухих – в моду входит общение с помощью пальцев.
Рот собеседника – чёрная пропасть.
Не поскользнуться бы... Не упасть бы.























Бытовое

Насытившись, она подтянет ноги к подбородку,
Напомнит запятую и уснёт, подставляя затылок
Моему дыханию. Ей снится, я знаю, водопроводчик:
Кран сломан вторую неделю и каплет настырно.
Я отдаю должное её терпению жить с поэтом,
Говорю каждый день: «Уходи», а она почему-то плачет
В паутинку шотландского, неистреблённого пледа;
Я несу этот плед после каждой истерики к прачке.
Так и жили, прощали друг друга за неосторожность
Первых встреч и вторых, затянувших намертво узел
Перепутавшихся как-то раз нитей двух судеб - художник
И поэт средней силы. Пойду вынесу мусор.










































Идиллия

Море – оно навсегда, если раз его видел.
Почему-то вспоминаются пасмурные дни,
Дождливые; и твой заштопанный свитер
На всём побережье от Сочи до Гагр – один.
Все нормальные люди сидят в кафе в это время,
Пьют «Анапу», кто побогаче – «Клико»,
Официанты порхают с честными лицами «верь мне»,
Я им верю, несложно,- они от меня далеко.
Море волнуется, видно, на то есть причины –
Падение курса рубля или же просто ветер,
Мачту сломавший у аргонавтов... Мачту починят,
Но не теперь, а потом. Ближе к рассвету.
Воздух немного влажен, но высшего сорта,
Дышу учащенно, чтобы после надольше хватило.
Дождь перспективу штрихует. Отсутствие горизонта,-
Некуда плыть аргонавтам. Приплыли... Идиллия.



























Советы начинающим

Скажу тебе так, словно всё знаю на этом свете:
Никогда не беги за трамваем, придёт другой обязательно.
За этим все равно не успеешь; я лично не успевал, но и не сетовал, -
Как никак, а считал себя за – теперь честно – писателя.
Ещё совет: не употребляй без нужды наркотики.
Я как-то употребил, теперь мой родной психиатр
Боится меня иногда, хотя между нами так коротко,
Что подозреваю – он болен сам, тот ещё кадр.
Избегай молоденьких девочек – быстро влюбляются,
Сторонись дам поопытней – не заметишь, как женишься.
При шинковке лука опасайся за пальцы,
И раз в месяц, как минимум, дезинфицируй водкой кишечник,
Но не пей из горла, да ещё без закуски в подъезде-
Эти случаи мне известны и пахнут скверно,
Но не стыдно – случалось в далёком детстве...
Лучше пить, если негде, в каком-нибудь сквере,
Заедать же снежком или раечкой... В общем,
Выжить можно... Из истин сквозь сито:
Умереть всегда легче. Жить сложнее. Бог в помощь,
Если он ещё сам не закончил свой век суицидом.






























Без названия

Последние звёзды стираются с неба. Постепенно
Их замещает одна, большая.
Выходишь из дома, считая ступени,-
Синдром невралгии, пожалуй.
На улице встретишь нищего, как дела, спросишь,
Скорей, ничего не ответит,
Как будто не слышал вопроса,
Как будто унёс его ветер.
Незнакомка тоже торопится,
К Блоку на свиданье, наверное,
Лицо – византийская роспись...
Красивая, но неверная.
Бездомный пёс, пытаясь найти хозяина,
Увязывается за каждым встречным,
Но встречным самим нечего есть - наказание
За доверчивость к предвыборной речи
Нынешнего президента. Одно радует -
Наши танки сильнее этих гор.
Погибшим – правительственные награды,
Почётный эскорт
До кладбища – оно молодеет.
Сторож покажет последний завоз,
Павших за чью-то идею.
Мальчики. На погонах, как правило, нет звёзд.
Где-то живёт ваше милое прошлое,
В памяти сверстников бродит брагою.
Спите ребята, вы славно пожили.
Ах, как девочки ваши плакали.



















Просто день

Просто день, как тысячи других,
Начинается с дыма сигареты. Дым
Оседает в желудке. Под глазами – круги.
Умереть легче всего молодым,
Когда немногое связывает с миром,
К примеру: теннисная ракетка,
Шёпот русской девушки - «милый,
Ты мне даришь цветы так редко»...
Ещё? Скажу из первого, память не напрягая:
Дождь. Море. Некоторые из людей.
Голуби, спешащие по краю
Проезжей части – им бы взлететь...
Но погода нелётная.
Больше ничего, на данный момент, не держит.
Вливаешь бутылку в аорту.
Земля, срывая резьбу со стержня,
Падает..................................................
Успеваешь заметить угловым зрением
Снятое русской девушкой платье
С цветами сирени.



































Почти безвозмездно
Р.Ф.


Я для тебя буду просто жить,
Как умею. Буду, возможно, делать ошибки,
Прости заранее. Растяжимое
Утро. «Грюндик» сломался. Купил «Тошибу».
Не могу разобраться с инструкцией –
Всё на английском.
Ловит Америку только и Турцию.
Стою на карнизе.
Так больше воздуха. Клюёт орёл печень.
А я тебя вижу.
Молодой, красивой, неизнасилованной. Безупречной.
Мой груз на плечи взвалившей.





























И последнее

Вот и май прошёл, полдня от него осталось,
Дальше – июнь – короткие ночи, длинные письма
Из настоящего в будущее, вечерами – усталость
Солнца, зависшего в размышлении над пирсом –
Нырнуть сейчас или на три секунды попозже...
Поезд «Батуми – Москва» на станции, но уехать - нет денег,
Да и не тянет, коль откровенно, ну на кого бросишь
Эти вторники, среды, субботы и понедельники, –
Они к тебе так привыкли, что без тебя нет смысла
Им начинаться. Да и вообще, ведут к себе все дороги.
Крики чаек в окошко врываются с мыса,-
Там, влюблённый в полёт,
Джонатан Ливингстон продолжает давать уроки.




































За солнце


Июнь. Первые числа

Июнь. Такие длинные дни, что каждый час забываешь:
Начался завтрашний, иль продолжается день вчерашний.
Не потому, что голоден, скорее ради забавы ешь
С ветки на даче черешню. Во время грозы страшно
За деревья – вдруг их кости сломает ветер,
И ничем уже не поможешь ни ты, ни хирург знакомый.
Небо в трещинах – молнии, хочется верить,
Что мама была права – не стоит бояться грома;
Да и ты незаметен для Зевса, грехи твои – мелки,
Интересуют его едва ли, а может, е-три ли,
Е-четыре, в конце концов. Жить лучше всего в Америке,
Но не в этой, а в той, которую ещё не открыли:
Ацтеки ценили поэтов. Потом появился Колумб,
Поэты с тех пор живут в резервациях.
Гроза на даче прошла. Сосед поправляет клумбы.
Солнце смотрит в упор. Хочет взорваться.



























Гиперсексуальное

Я вырасту и из этой рубахи, когда научусь не сутулиться,
Держать голову прямо, не отводить взгляда от солнца.
Пройду, не боясь драчунов по самой опасной улице,
Где проживаешь ты, смогу до кнопки звонка дотронуться
Не задрожавшими на этот раз пальцами. Ты выйдешь,
В платье от Славы, скажешь губами июньскими, сочными
«Ты вырос из старой рубахи, стал на голову выше...
Читала твои стихи...» Потом мы уедем в Сочи.
Я буду любить тебя в море, на пляже, и в горных реках,
Ещё в электричке на Гагры, затем в этих Гаграх,
В горах, естественно, - так, как любили греки
Гречанок своих, до и после паденья Икара.
Я залюблю тебя до смерти, до появления
В движеньях твоих отрешённости от притяжения
Земного. Не сможешь читать ни Камю, ни Пелевина,
Только меня, по существу – своё отражение
Но в мире макулатуры, не опасаясь в него засмотреться
До состоянья нирваны, отсутствия опыта, боли,
Вредных привычек, желаний... В общем, до смерти
Как до одной из немногих возможности встречи с собою.





























Палата № ...

Начнёшь писать на листе, поразишься, насколько он тесен,
Сводит объем всех слов к элементарной плоскости.
Начнёшь писать на листе, подумаешь: «и не надейся
Уместить то, что видишь, в строчек полоски».
Был бы художник – нарисовал бы краскою приглушённой,
Приглушённые таблетками психотропными эмоции...
Так, ничего особенного, триптих «будни умалишённого»,-
Врачи, санитары, сиделка; сосед по палате смеётся
Над ними. Макароны на ужин, в меню стояло «спагетти».
А сосед ленится пройти десять метров, ночью ссыт в кружку.
Врач не верит, что я здоров. На прогулке жмут кеды.
Облака пролетают над серым гнездом кукушки.





































Провинциальное –2

Люди на вокзалах нервничают, ожидая поезда,
Словно им есть куда-то ещё торопиться...
Часы на руках сверяют с вокзальными, им боязно
Туда, где никто не ждёт, опоздать. Они не похожи на птиц.
Я прихожу сюда с блокнотом, рисую их спины,
От напряжения потные лица, загорелые руки.
Всем наплевать на меня. Мне на всех. В воздухе пыльно.
Голос за кадром: «На пятый пришёл Самара – Калуга».
Девушка в платье зелёном встречает солдата,
Он очень голоден, кажется – здесь и случится,
То, что должно быть при встрече... Красная дата...
Запомнит надолго защитник отчизны.
Мальчики бритые ищут лохов на перроне,
Пугают словами, делая ударенья
На паузах... бесстрашнее, чем аль Капоне,
И много злее. Лохи отдают им деньги.
Бабульки торгуют хлебом, девочки – телом.
Менты собирают дань, с грешниц – натурой
Берут иногда; насытив своё хотело,
Подозревают, что в чём-то их крупно надули...
«Лучше бы взял деньгами» - бормочет сержантик. -
Прав, ведь какой - никакой, но стабильный источник дохода.
Солнце в зените – ему самому, наверное, жарко.
Вздохнув тяжело напоследок, поезд уходит.

























Амнезия

Ночью темно, не видно предметов в квартире...
Тучи под утро опять исключали возможность рассвета.
Я притворялся спящим, женщина уходила
Туда, где мы больше не встретимся.
День или два она будет страдать так по русски...
Читать Пастернака, комкать платочек свой влажный...
После решит, что в кровати со мной слишком тесно и узко...
Помнить то будет... день или два... но это не важно.









































Дорога в полдень

Влетает в форточку лето: крики детей, пьяный базар соседей,
Играющих во дворе в домино. Птицы тоже стараются
Перекричать друг друга, начинают ещё на рассвете,
Мешают спать. В окнах бабушки морщат старые лица
Солнцу навстречу – не понять, довольны ли жизнью,
Вернее тем, что от жизни осталось (осталось, пожалуй, немного),
Поэтому жить начинают спозаранку, опасаясь лишиться
И последнего. С каждым часом всё жарче. Рубаха намокла
Невыплаканными слезами о чём-то почти забытом...
Звонит телефон, лень вставать, отвечать на вопросы,
Заинтересованным голосом вмешиваться в события
Истории двадцать первого века, куда птица аист забросила...
Твоих глаз... рук твоих... твоих слёз менестрель,
Несмотря на ошибки, плохо читаемый почерк... помарки,
Продолжаю писать на тетрадном листе,
Что и мне это солнце светило... иногда даже слишком ярко.

































Из истории болезни

С твоим присутствием, или отсутствием
В этом мире ничегошеньки не изменится...
Я буду лакать всё так же спиртное из устья, -
Молочных рек нет... а с похмелья сражаться с мельницей,
В битве с которой пал Дон Кихот Ламанческий...
Может в этом и есть смысл жизни –
Вообразить себя форвардом в финальном кубковом матче. -
В простонародье диагноз «шизик»...
Да мне по нему, кто что скажет...
Я привык, и надеюсь, что дальше сумею
(Не корысти же ради) участвовать в краже
Своих картин из музеев.
Проку, конечно, с этого мало, но не посадят – и то спасибо
Родине...
(Вышло то как-то сипло).......................................................
Купите абстракцию... Продано.

































Ага

Отбрасывая в стороны (цвет выпал, он не важен) прядь,
Как танцевала ты под прошлогодние хиты...
Я потерялся... где музыка, где ты, не разобрать...
С ума сойти... но было бы с чего сходить...
А нам то что? Оно достанет и поверишь
Во всё буквально, и в бессмертие, и в бога...
Но пить не бросишь, боюсь наоборот, что больше, но пореже
Чем прежде, да и то неплохо... Скажи, с какого бока
Мне отсекать у мрамора куски, чтоб воссоздать тебя... я обречён тобой
На этот глюк... не больно, но срывается резьба
С болтов державших крепко... и пережив запой
Надеюсь пережить теперь себя.







































Аналогии

Ничего не случится ни завтра, ни послезавтра, -
Незнакомка стыдливо запрячет взгляд, перейдёт на другой тротуар...
Ты утешишься пивом, перечитаешь Сартра...
А на море, забыв про панаму получишь удар,
Разумеется солнечный, и, конечно, по Бунину...
Предупреждали тебя – не ходи никогда на нудистский
Со своей чувствительностью... один плюс – она украшает будни...
С каждым прожитым годом их больше, всё сильнее хрипит на диске
Про баньку по белому мальчик хороший Вова, -
Он устал так серьёзно, и любимая где-то в Париже...
Меняет его на Монмарт, такого живого...
Улыбается всяким ублюдкам. Не звонит пятый день. И не пишет.





































Поезд - 2

Из окошка усталого поезда (всё здесь устало,
Но живёт, как ни странно, хотя уж давно не при деле).
Вижу то, что от бывших щедрот и осталось,
А точнее - равнины, уходящие за беспредельность.
Деревеньки покинуты людом, разрушены церкви,
Люд ушёл в города, забухал, превращается в быдло...
Он не понял, что с этой земли много проще до верха...
А ведь было когда-то оно... наверное, было.
А быть может и нет. - Всё придумал какой-то историк,
Получил чин профессора, умер довольный и сытый,
Пусть лежит на ваганьковском, мне же теперь и не стоит
Говорить про него. И вообще... мне не стоит... забыто.





































Автобиографическое

Хочу написать тебя в рембрантовском стиле,
А лучше, в стиле да Винчи, идущей по небу...
С одной только целью - чтоб отпустило...
И вовсе забылось... как-будто и не было.
Приходи, когда дежурный врач спит с медсестрою,
Я открою окно, сквозь него проберёшься
В мою палату, а может в историю...
Я здесь в будущем... а всё настоящее – в прошлом.
Не пугайся соседа справа, он только косит
Под придурка, отмазывается от армии, но переигрывает...
Его выпустят скоро,- останусь один, наверное, к осени...
Где больница? До конечной пятнадцатым... Пригород.





































Стихи ру


Четырнадцать метров в секунду ветер,
Было бы море здесь рядом, его бы теперь штормило.
Карябают окна квартирки - пять сотен за месяц - под Вагнера ветви,
Ты пишешь е-майл, я не сплю, дописала; поскриптум: мой милый.
Всего-то делов,- удержаться на стуле, когда порыв ветра
Снесёт эту крышу... а, чёрт с ней, пускай уж летит... без неё как-то проще...
И маленький мальчик в дешёвых штанах из вельвета,
В блокнотик рисует стишки, с трудом разбирая свой почерк.

































Застреленный на вдохе

Нежное

Забываю имя твоё, – вычёркиваю его из записных книжек...
Но память - она затягивает всё глубже, хуже болота.
А птицы летают осенью медленней, ниже...
И я имею возможность рисовать их во время полёта.
Никто не разберёт, где начинается осень:
Строго по календарю или с первых дождливых дней...
Первыми во время заморозков умирают осы, -
Ты сказала бы, что никто не умрёт... наверно... тебе видней...
А ещё ты сказала бы, что тебе приснились олени,
И они объяснили тебе что-то о чём-то важном,
Но ты не знаешь олений язык, к сожаленью.
А если и знаешь, – то и пары слов на нём не свяжешь...
Когда ты ушла, я прыгал с высотных зданий,
Но всегда находился кто-то, кто ставил внизу стог сена...
Лечил меня логикой, напоследок шептал назидания...
Я и мыслю сейчас без экспрессии... по-осеннему...
Говорят - эта осень, быть может, последняя осень в истории.
Дальше начнутся войны, локальные апокалипсисы, -
Плевать я хотел... у меня от любви третий год ладони истёртые...
Посмотри, как из черного космоса на твоё имя капаю.
Сказать сильно – этому учили в школьных уборных...
Потом читал библию, (дружил с монахом расстригой)...
Не помогло... ты влетела, как пуля в аорту... как боинг
В офис Манхэтенна... потом стало тихо.

























Вечерами читали Чехова

Кукла нежная, кукла живая;
Бант до неба, и не кончается лето.
Возвращается ночь и в чёрный мешок зашивает
Голоса и ладони, дыхание и силуэты.
Дачный роман с картинками и дождями...
Кресло-качалка, старая радиола, -
В эфире – прямая трансляция грехопаденья Адама...
Падает медленно... падает долго...
Ещё, помнишь, собака – породистая дворняга, -
Приходила за ужинами.
А ты была совсем девочкой, если в джинсах от вранглера,
И в точке соприкосновенья - заужена.





































Час пик

Мой знакомый художник живёт в Париже,
Рисует за еду туристов на фоне Сены.
Продаёт с Монмартра, как сувениры, булыжники,
Жалуется по ночам официантке на невезение.
Французская любовь и Лувр под боком...
Что ещё человеку нужно в его юность последнюю?
Он завёл себе какого-то доброго бога,
С которым иногда разговаривает без последствий -
Превратиться в подследственного или пророка.
Ну, а туго совсем – не забывает и помолиться...
И ходит каждый день через густое баррокко
Смотреть, как ему улыбается Монна Лиза.






































Блюз для мамы

мама это я такой вырос не то что бы неудачник
но песня засела внутри ревматизм застарелый
никак не могу её выдохнуть а всё могло быть иначе
теперь куда ни беги слова догонят застрелят
куда ни бросай свои кости выпадает не больше
чем на портвейн и расчитаться за вытрезвитель
каждый раз утешаюсь что всё могло быть и плоше
хужее и пепел роняю на уже прокуренный свитер
мама это такой род войск надземные пехотинцы
ртом ловим пули из серебра кто поймал тот выиграл
солнце в наших зрачках в зените всегда куда покатиться
на север на запад не знает но к нему все привыкли
мама это я такой не со зла получился сама растила
поливала слезами молилась ночами за душу эту
и теперь мне всё снится какая-то музыка в русском стиле
не запомнить не выучить не повторить тщетно
даже пытаться подбирать её на клавиатуре
клавиши западают на каждой высокой ноте
покурить в окно удивлённо отметить себе вот и утро
в полушарии северном февральская оттепель




























К эволюции звёзд

Подходили к ней люди, словами клеймили.
Она в ответ улыбалась благодарно, безропотно.
А кожа её бела-бела, словно больна лейкемией
Её кожа и сегодня уже последние проводы.
Не бойся Жанна, архангелы уже здесь, -
Видишь, слева стоят, в одеждах праздничных, красных.
А к началу обещал подойти сам Отец,
Или Сына послать, какая разница.
Так лучше, Жанна, чем всю жизнь просто женщиной притворяться.
Ты станешь солнцем, Жанна, разве плохо быть солнцем?
Каждый день вставать над холмами любимой Франции...
Твои ноги уже в тепле, а вот и Он подходит, смеётся.





































День победы 2

После взрыва солдат качал свою оторванную ногу,
И говорил: не шумите, мой ребёнок уснул, тише, пожалуйста.
Но его не слушали и длинными очередями по окнам
Рисовали русскую азбуку сквозь серые жалюзи.
Из-за окон кричали женщины на диком наречии,
О том, как прекрасна жизнь, и вдруг песню запели
Про тень ласточкиного крыла над быстрою речкой,
И замолчали, словно ласточка не успела
Прелететь через реку, - или начался ливень,
Или крыло надломилось от тяжести неба...
Сержант вытер ладонью пот и увидел, что, пока воевали, созрела слива.
Сорвал и съел одну... словно ни песни, ни ласточки не было.





































Русская ночь

Мои слёзы склевали птицы, коварные голуби.
Мои руки из глины, я не умею быть сильным.
Моя девушка ходит по зимнему городу голой,
Прикрывает недорисованный чёрный квадрат апельсином.
Я боюсь пожарных машин, вдруг потушат
Этот костёр из обломков распавшегося цеппелина.
Я боюсь больниц, санитары старались потуже
Спеленать мою грудь, чтобы сердце не билось...
Двадцать девятый раз с разбега головой всё об ту же
Зиму в окне... на телеантены пространство наколото.
Любая ночь для меня дольше жизни, потому что
В моей стране замерзает время от холода.
А сам на мотылька похож, такой же конструкции,
Только рёбра выпирают за небо ближайшее гранями...
По утрам пью чай с лимоном из Турции,
И слушаю радио-няню. Становлюсь грамотным.

































Девочка на льдине

этот свитер ещё не кончился его ещё хватит на год
а через год купим ирландский цвета болотной тины
если будем живы и при деньгах однако
обязательно купим новый без запаха никотина
эта женщина ещё не кончилась а через год ей надоест
развязывать твои шнурки когда у тебя пьяные пальцы
спотыкаются и уйдёт в монастырь станет господней невестой
но пока улыбается да наверное ещё год есть в запасе
этот мир ещё не кончился а через год но не обязательно
может уже начаться новая цивилизация и люди
будут убивать друг друга палками одичают обезьянами
человекообразными станут вот и шкуры носят сами свирепые лютые
это пиво ещё не кончилось оно ещё есть в стакане
а через год уже точно выдохнется лучше выпить его сейчас
за окном твоим на сто дней пути заснеженная Тоскания
одинокой планеты одинокая самая часть

































Спортивно - театральное

Куда ни посмотришь – всюду
Зрительный зал... не сбежать... билеты все проданы...
Люди в чёрном за кафедрой справа, наверное, судьи...
Но ты на сцене уже не ты, а пародия
На вчерашнего... заучены жесты и мимика.
Как локоть ломается в третьем акте!
Этой фишке учила тебя многоликая
Фея прозрачных слов, в простонародье – матерь
Идущих на смерть гладиаторов белого ордена...
(Камни крошатся в песок под ногами... медный оркестр)...
Они несут на коже загар золотого цвета... они немножечко гордые...
И не вполне уверены в том, что когда-то воскреснут...
Всё смешалось в этом театре... зрители ставят деньги,
Некоторые - на тебя. Рефери в железную чашу колотит.
Надо встать и продолжить поединок с собственной тенью...
Третий акт... ломается локоть...
































Где прогрызали землю

Комната, выкрашенная твоим платьем на стуле в сиреневый,
Приобретала изумрудный оттенок, потом вообще рассвело...
Запоминая тебя, - все слова ни к чему - улыбался рассеянно...
Потому что ты нарисована одной тонкою линией, и горло свело...
Да, конечно, просто ангина, я знаю... и от ногтей шрамчики...
Давай встанем стобой на карниз и раздватри – полетели...
Неадекватная реакция на шарманщика
Вызывает у маленьких леди потерю
Ощущения земного притяжения... услышав даже обыкновенную флейту,
Они роняют на пол предметы, натыкаются на стены,
Словно слепые бабочки с крыльями фиолетовыми...
Такие хрупкие крылья... крошатся, только пальцем задень...
У тебя на ресницах качается море... качается море...
И куда-то насевернасевер, часовые ведут облака по этапу...
В моде прочно короткие стрижки, фуфайки и песни в миноре...
Я глотаю чефир и хочу тебя помнить... хотя бы...

































Апрельский марафон

Конечно, лучше промолчать, чем сказать мимо
Улыбающейся тебя (на счёт три воздух губами порван).
И ты не будешь собой никогда, словами моими
Станешь, словами... и это небо - поровну
На двоих, купайся в нём, а я не буду подглядывать (могу побожиться)
Из-за листьев большого дерева, что ты молода, и тебе придётся
Переспать со всеми мужчинами, каждому дать по жизни,
И самой надышаться прелым и липким досыта.
На горе Моисей за тебя молится, чётки перебирает, шепчет.
А у меня холодно, снова всего колотит,
Никак не могу три перста сложить в щепоть
С целью перекреститься, и ломается тот же локоть.
Да, всё это уже было, слова, они остаются прежними,
Но, тем не менее, меняют свои оттенки и интонацию.
Неизменен лишь пегий пёс, бегущий по побережью
Без надежды сократить с финишной полосой дистанцию.


































Шоу одинокого мужчины (live)

Слова не хотят меня покидать, снаружи им холодно...
Из окна едва различимы напротив кафе и терасса...
Фонари для себя... туманно, как в Лондоне...
Любая фраза может не найти адресата и навек затеряться.
Вообразить себя царапающим скрижали на Синае...
А после хотеть девушку с ногами, раздвинутыми бесстыже...
Но мысль не знает, к кому обратиться с телепатическим сеансом, -
Одни отмахиваются, другие вообще ничего не слышат...
Горячо внутри, основной инстинкт основнее прочих.
На своём пути пространство и время сметает...
Роясь в памяти, встретишь, как тогда говорили, порочную
Старшеклассницу с чёрным бантом... губы в сметане...





































Застреленный на вдохе

Ключик от неба потерян верховным жрецом по пьянке,
И теперь никто не может сказать, наступит ли завтра.
Осаждая хлебные лавки, люди давят друг друга в панике...
Малолетки торгуют собой, у них юбки до солнца задраны.
Раньше нашёл бы в кармане последний грустный сестерций
И подарил бы его за любовь девочке с грудью неразвитой.
Взять её за руку, из городского пейзажа стереться
В дешёвой гостинице с вывеской «Евразия».
Но что-то сломалось внутри, и все мысли крутятся в одну сторону,
Туда, где ты в ванной сидишь и тоже не знаешь, наступит ли завтра?
А может, наступит, может, специально для нас здесь всё устроено,
И мы с тобой встретимся, и мой клоун нам чай английский заварит.
И всё- таки, понимаешь, я никак не могу понять, к чему все эти слова,
Вероятно, это всего лишь тренировка для губ, -
Принимать разные формы, чтобы потом тебя целовать,
Проникновенно и глубоко.

































К вопросу о реинкарнациях 2


Слишком много видал на своём коротком веку пейзажей,
В которых тебя не сыскать... разуверился...
Не научишь согреться от запястий твоих... не подскажешь
Почему в этой стране, что ни ветер – так непременно с севера...
Лёгкость бытия по - прежнему невыносима...
И ты впадаешь в истерику по самому незначительному поводу,
Бьёшь хрусталь и танцуешь на нём ногами босыми...
Я запираюсь в ванной и примеряюсь повешаться на телефонном проводе...
Твой автоответчик знает несколько слов улыбчивым голосом.
Он говорит: говорите после сигнала, а я забываю, как говорить вообще...
Напиваюсь с твоей фотографией... хочу целовать глаза, но ресницы колются...
Просыпаюсь... курю... умываюсь... делаю много ненужных вещей...
Так проходит январь (забываю купить зимнюю обувь)... болею гриппом...
Не торопясь так болею... на ночь читаю Берроуза (немножечко страшно)...
А днём в детской книжке раскрашиваю фломастерами бабочек и колибри...
Становлюсь старше ещё на одну любовь или жизнь... становлюсь старше...































Герой нашего времени

Он по-прежнему живёт в городе, откуда ты сбежал.
Пьёт китайскую водку на голодный желудок, а утром
Тушит кефиром в прохудившемся теле пожар...
Пытается расчесаться, - на расчёске остаются клочьями кудри.
Его муза в третий раз вышла замуж и опять за кого-то чужого.
Мать ушла в монастырь, брат - в тюрьму, друг уехал в Одессу.
От китайской цвет его кожи становится жёлтым...
Ему тесно в этой рубахе... в квартире... и в городе тесно.
Он пишет стихи, я читал, иногда у него выходит неплохо:
Очень технично, смесь Маяковского с Бродским.
Я понял по текстам - ему тесно и в этой эпохе,
Он из героев, - ему нужно во имя чего-то бороться.
Работает в школе, преподаёт русский язык и литературу.
Странно, но ученицы в него влюблены... пока он вроде бы держится...
Умереть девственником, – написано на ладони... на роду ли...
Старшеклассники били его в туалете, - детский сад.
Он заходит в начале года в свой класс, с похмелья изжога,
Смотрит поверх голов, потом сквозь потолок, куда-то наверх...
И говорит голосом треснувшим, приглушённым:
"Мы начинаем сегодня новую тему - серебряный век".



























Зимнее солнцестояние


Странствие по чужбине

В углу, охраняемые от посягательств мух паутиной,
Продолжают жить своей жизнью пейзажи, наброски.
Подойдёшь ближе - услышишь фразу (как будто бы по латыни):
«Никогда не бойся потерять ощущение лета, не бойся...»
Это смеётся глазами девочка с короткой стрижкой,
Нарисованная тобой нежною акварелью.
В её мире солнце всегда, - большое, доброе, рыжее...
В неё тайно влюблён философ и царь – Марк Аврелий.
Он приходит к ней в короткой тоге простого смертного...
Он слушает её советы по управлению римской империей...
Он гладит её тонкую руку бережно и очень медленно...
У неё белокровье... и цвет кожи поэтому белый.
Она умирает... Она смеётся... Она художникам позирует,
Поочерёдно принимая форму Мадонны, Моны Лизы или Данаи...
Она уходит, лишь только её узнаёшь... понимая своё бессилие,
Пытаешься удержать её за руку... замечаешь, что рука ледяная.
Марк Аврелий плачет... он сегодня напьётся в бедном квартале,
Призовёт граждан к восстанию, устроит на улице драку... а после,
Ему будет шептать дешёвая девка, картавя:
«Никогда не бойся потерять ощущение лета... не бойся...»

























Шапито

1

Как твоё имя, клоун?
В афише оно не стояло... тем не менее, браво...
Тебе не наскучило делать наклоны
Направо-налево... налево-направо?
Ты действительно весёлый человек, не притворяешься?
И тебе никогда не бывает грустно? - отвечай, только честно...
А зачем у тебя на шнурочках варежки?
Чтобы не потерялись от резких жестов?
У тебя есть любимая, клоун?
Наверное, да... и она, непременно, – уборщица.
Вы с нею целуетесь тайком за колонной
Во время антракта... тебе не хотелось ни разу броситься
Со своим деревянным мечом на тигра? -
Они у вас здесь слишком уж наглые...
Скорей всего нет, не для тебя все эти интриги...
Когда ты смываешь грим, мы выглядим одинаково...


2

Нет у меня имени... оно потерялось в дороге из Престона в Челси...
Может, его нашёл кто-то чужой и теперь носит...
С тех пор и варежки на шнурочках, - что б так же вдруг не исчезли. -
Когда я без варежек, везде наступает осень,
Где бы я ни был... Давай не будем про грустно...
Но, конечно, бывает, - и тогда высший сорт репризы.
Публика стонет, а я кусаю язык до хруста,
И, улыбаясь, слезами в партер брызгаю...
Да, я ходил с деревянным мечом на тигра...
Это было смешно... Видишь шрамы?
Но ты прав, - не для меня эти игры...
Пусть живут... согласись, - в них присутствует некий шарм...
А любимая моя – эквилибристка - идёт сейчас по трапеции...
Я за неё боюсь... она без страховки выполняет смертельный номер...
Слышешь как стало тихо? Ей не на что там опереться...
Говорят, у неё от притяжения земного абсолютная автономия,
И, если упадёт, то не вниз полетит, а вверх... (словно кто-то дёрнул верёвочку)...
Но и падая вверх, можно разбиться... о звёзды.
Она влюблена не в меня - в отважного дрессировщика.
Когда она выполняет свой номер, мне не хватает воздуха...

...Посмотрю в зеркало, вижу - пряди под разноцветною кепкою поседели.
Над огромною бабочкой нечёткий овал лица...
Знаешь, стал забывать, как я выгляжу на самом деле...
Когда я смываю грим, он не смывается...


Чернильный город дракона

песня в ритме твоих барабанов под дождём
нельзя быть такой красивой и распущены волосы
я не знаю как сказать закрепить каким падежом
право голоса по выходным в вашей волости
ты играешь в любительском театре прекрасных кукол
свидание с мэром города заканчивается ложной
но вполне ощутимой беременностью и гулко
в телефонной трубке бьётся моё сердце слова все сложены
в одно длинное молчание и рвутся от напряжения
телефонные провода телефонные провода как сухожилия
рвутся у этой задачки кажется нет никакого решения
всюду измена глючится догнали и окружили
топорами махали пугали не смотрел и писал стиши
а век новый вставал в полный рост и трещало небо
оно было ему мало не по росту сшито
и летали слова надо мной непонятные и нелепые
но где кольцо твоё похоронено бабочка в чёрном платье
бьёт крыльями тишину по болевым точкам
и кричать в конверт за всё заплатим заплачем заплатим
чтоб себе доказать не зазря землю топчем






























Фужер с шампанским на крышке рояля

руки твои в серебре улыбка твоя в сирени
посылала на все четыре никого не брала в заложники
но мне не хватает воздуха мне не хватает зрения
разглядеть что дальше будет как сложится
райцентр для сломанных дирижаблей
низкое небо давит на плечи сутулишься
лезли руками в лицо разорвали жабры
это чужая страна и чужая улица
где мне найти для тебя островок безопастности
произнести на скрипке хрупкую музыку лясидорэ
но боюсь не дождусь ведь ты привыкла опаздывать
умру под дождём зачахну свихнусь постарею
вечером пиво сигарета пиво гашиш и убийство
твоих фотографий выучусь на лесника уеду в Канаду
силуэт топ-модели глаза к темноте привыкают быстро
позвони во вторник с трёх до шести но лучше не надо

































Попавшие под душ

где твоё небо бродит отражается в чужих окнах
зависло в чужой стороне над французским Лионом
а здесь снова дождь третий день мокнут
деревья птицы и почтальоны
всё в порядке не правда ли всё в порядке
девушка в сапогах до причинного места
хорошо быть хиппи пить пиво и жить в палатке
но нет денег купить палатку и джинсы такой неудачный месяц
искать спички где они могут быть может в куртке
разозлиться бы написать текст да муза сегодня немая
прожённый диван в фужере зачем-то окурки
девушка в сапогах даёт в долг сапоги не снимает




































Хрусталь и август

И искать в этих строчках то, что было тобою.
То, что было тобой... все бутылки под утро пустые.
И всё ныло на уровне памяти болью тупою.
А потом отпустило...
А потом отпустило, и соседка по даче открыла зелёные ставни,
И одёрнула шторы, и ходила внутри своих комнат почти неодетой.
Я за солью зашёл и боялся, что, может, не встанет...
Но соседка была хороша и знала, что надо ей делать.
Я лежал и смотрел на неё, становился цветком... её пальцы,
Её губы, ресницы, порхали, как бабочки утром над клумбой.
И я вспомнил тебя... и руками за простынь цеплялся...
И цветок мой заплакал... на глаза... на ресницы... на губы...






































Голоса тишины

Пасмурно... настроенье не выше, не ниже... среднее...
Быть может, все наскальные росписи дожди и ветры сотрут,
Внеся вполне обоснованное подозрение:
Что и жить в это время года - сизифов труд.
В пещере горит огонь, готовится пища.
Старая женщина ищет повод придраться, находит...
Приходят братья по крови, смеются – "Ты всё ещё пишешь?"
Зовут прогуляться к жрицам любви (официальная версия - на охоту)...
Эти бусы я сделал сам, возьми их как плату
За уменье выжать из тела слезу молочного цвета.
Могу ещё спеть какую-нибудь балладу...
Могу и не петь... всё равно... так и так она вертится...
В трёх днях пути на восток плещется море...
А среди молодёжи распространилось поветрие,
Принявшее форму эпидемии, - есть мухоморы...
Шаман запрещает... сам, однако же, ест, а потом проповедует.
Говорят, когда олени съедят последний снег, а птицы проснутся снова,
В нашу долину придёт с войной грозное племя.
Мы прогневили богов: нарушаем устои, основы...
Старцы спорят, ищут выход из кризиса... я не вступаю в полемику.
Я люблю удить рыбу и рисовать на скалах сюжеты
Из нашей жизни... меня называют писателем и не прогоняют пока.
Ещё я люблю дочь вождя, но у неё слишком гордые жесты...
Говорят, что, когда птицы проснутся, её принесут в жертву нашим богам...
























Искусство быть монголом

Опять же таки теребит мой шарф северный ветер...
Руки замёрзли, ноги замёрзли, ресницы ломает холод...
Замерзают слова на лету и, в принципе, всё неверно
В мире, во мне... хочется быть монголом...
Сесть на коня, поскакать к последнему морю...
По пути взять в жёны царскую дочь, утолить свою жажду...
Смотрите, народы, как я восхитительно молод!
Смотрите, княгини, как я безумно красив и отважен!
Какой же русский не любит монгольскую кровь в своих жилах...
Какая монгольская кровь не любит российских просторов...
Это моё святое - захлебнуться степною ширью...
Это моё право – фалангой толпу построить.
Я каждому дам коня, каждому дам по городу,
По красавице пришлю каждому в утро...
А у пленниц моих тонкие руки и движения гордые...
Не хочешь со мной – оставайся, стереги дырки в юрте.
Я поймаю за гриву северный ветер...
Я напьюсь из последнего моря большими глотками кумыса...
Ваш прежний бог слишком стар, он должен быть свергнут...
Лакай небеса, как пёс, в знойный полдень из миски...
Это старый вид спорта – его завещали древние гимны -
Свою тень пытаться догнать, когда солнце в затылок своей кожурою крошит...
А, догнав, улыбнуться, вдохнуть полной грудью и на вдохе погибнуть,
Чтоб воскреснуть стрелою в колчане из жёлтой кожи.

























Инструкция по сотворению новой галактики

Тело – отличный инструмент для написанья стишков...
Ещё с помощью тела можно заниматься любовью.
Нас с тобой пригоняют друг к другу посредством стежков, -
Слишком мелких... оторвись, попробуй...
Ничего не выйдет, только с кровью - и сразу умрёшь.
Истечёшь рекой, превратишься в тающего снеговика на карнизе.
В газетах напишут: она теперь собирает рожь
В одной из республик, - где-то поближе к южным границам.
Но там скучно... из развлечений вечером – гоп -
Стоп на единственной улице... типично прифронтовые селения...
А я бы любил тебя... смотрел бы на тебя в телескоп,
Пока ты не кончишь, не взорвёшься новой вселенной.
Но я догадываюсь, что у нас с тобой несколько разные амбиции.
У тебя лицо стильное, губы - только для произношения официальных спичей...
Я, знаешь, далёк... хочу просто в дожди напиться...
Поставить Pink Floyd и сжечь под него последние в доме спички.
Так и представь себе: сидит на берегу реки мальчик, что-то из пластелина лепит.
Вот приделал к рукам фигурки кусочек простыни - белое знамя...
Над головой у него, – не понять – то ли ангельский, то ли птичий лепет...
Возможно, он мастерит нового бога... но бог об этом пока не знает.





























Снежная королева

Это просто зима, я нисколько не болен, поверь мне.
И могу говорить, не нарушив причинно-следственных связей.
Иногда невпопад... это просто такой крепкий вермут.
Я к тебе не смогу: слишком много в стране твоей снега, - я боюсь в нём увязнуть.
Ты рисуешь сама всё снега и снега в своём старом альбоме.
Мне по ним не пройти, я умру по пути от какого-то злого недуга.
Да, я помню, там холодно... как же там холодно, боже... я помню...
На лету замерзают слова... птицы... взгляды... движенья друг к другу...
Вымерзает река у тебя за окном... да, до дна вымерзает... и только
От неё остаётся хрусталь, но в нём нечего пить, да и горло, признаться, болит.
Ты ложишься в постель... закрываешь ресницы так долго,
Что успею за них подглядеть... но там нет ничего: ни претензий ко мне, ни обид...
Как там нет ничего! Хоть бы, что ли, упрёк ни за что, - мне бы было спокойней.
Я сказал бы тогда: «Виноват...» – и заставил б, наверно, себя покраснеть...
В твоём доме, я помню, миллионы простуженных комнат.
В каждой комнате ты... а внутри у тебя колкий снег.


































К вопросу о реинкарнациях 3

Опять я умер... я всегда умираю, тебя не встретив.
Даже не знаю ни цвета глаз, ни любимые позы...
Ничего не знаю... и не скажу - забываю слова все эти...
И другие... они сами хотят в горизонтальные полосы.
Видишь, как смешно получается, что не получается...
Я так и думал, что эта вселенная в нас не вместится.
Ничего страшного... я умираю довольно часто:
По четвергам каждого нечётного месяца.
Это одна из вариаций сказки про веретено:
Девочка трогала небритость мою, - уколола пальчик.
С тех пор в её королевстве пасмурно, сыро и ветренно.
Не сраслось... не выросло... твоя фотография плачет...
Виртуальная боль... слава тебе, виртуальная боль!
Новый день на десктопе планетку вертит.
С каждой смертью своей я ближе к тебе на пол-
Половины шага... всего лишь на четверть...
































Ноктюрн

прикосновенье пальцев к тишине
с детства хотел научится играть на рояле
но знакомого рояля не нашлось и больше нет
ни детства ни иллюзий на окнах инеем всё реальней
оказалось чем даже написано в книжках для взрослых
и разумеется без красивых картинок на глянце
как правильно кто-то заметил седеют волосы
обычно с лобка у вчерашних сокурсниц и одноклассниц
простые и изящные линии судьбы ломаются
сожжённые спички словно
и всегда как на грех не хватает какой-то малости
для того что бы вспомнить строку или слово





































Блюз для неизвестного автора

навсегда убит или ранен
высокой луной в древнегреческом стиле
но мы с тобой просто дети окраин
и любившие нас нам этого не простили
целовавшие нас сожгли свои губы
в крематории имени святой Виолетты
и каждый из нас свою группу
крови поменял с первой на фиолетовую
когда начинается дождь мы копаем могилы
для самих себя так тренируем мускулы
мы в них ляжем большими серыми глыбами
будем слушать музыку музыку






































Где ветер устал спорить

По твоей стране проезжают танки.
Солдаты заходят в твой дом, целуют твоей бабушке ручку,
И по очереди насилуют твоих кукол; ты отрешённо читаешь Канта,
В это время и тебя не трогают, думают – дурочка.
Или так: Канта читают твои куклы (им нравятся филосовские очерки).
А бабушку бы не убили, будь она немного моложе.
И теперь солдаты забавляются с тобой по очереди.
Но ты думаешь, что тебя не трогают, и смеёшься.








































Провинциальное 5

Опять у меня простыло горло...
А ты абсолютно прав, как и всякое отражение:
Надо меньше стоять голым
В окне и маструбировать на проходящих женщин...
Лучше всего встаёт на шатенку из купеческого сословия...
Когда она мимо, в моей крови пробуждаются викинги...
Но под рукой не оказывается ни единого слова,
Чтоб в неё выкрикнуть...
За полярную ночь глаза к темноте привыкают,
И я вижу отчётливо контуры всех предметов...
Время не знает, куда идти... ориентир потерян и неизменно веками
Количество липкой, как грязи, тоски на квадратный метр...
Проезжал пол моей жизни назад через город цирк...
Я запомнил клоуна и другого... эквилибристов...
Ещё как лошади на арене выбивают копытами звуки цик-цик...
И как летает под куполом девушка в серебристом...


































Один монумент в райцентре

А на карте моей страны, куда ни ткни, всюду азия или сибирь...
Там растут, в основном, хрущёвки, в лабиринтах которых отражается эхо,
Если крикнуть так долго... но кричать я забил...
Вздрогнул с другом на посошок и уехал...
Я и сам не верил, что так вот просто... всё казалось:
Снится сон не из худших, но проснёшься после...
Не проснулся... а друг стоит до сих пор на вокзале...
И который год провожает глазами мой поезд...








































Зимнее солнцестояние

Пауза в отношениях человечества и Всевышнего
Затянулась, как-то обходятся друг без друга.
Святая земля не родит, то ли солнцем, то ли войною выжжена.
Чаще в других регионах появляются мессии, их определяют в дурки, -
Это в худшем случае, в лучшем – не обращают внимания.
А они обижаются, что не ведут на распятье.
Срываются... напиваются каждый день до невменяемого.
Их магдалины не знают, куда спиртное и деньги прятать.
Я лично знал двух иисусов и одну божью матерь.
Мы вместе курили гашиш и тусовались в подъездах.
Один иисус стал буддистом, другого убили в марте...
А дева мария ушла в поэтессы.
Её-то мне больше всего не хватает ночами.
Она вышла замуж, уехала, и я потерял её в этом мире.
Я вспоминаю, как соприкасались ресницами и подолгу молчали...
И пишу ей письма, на конверте ставлю: «Деве Марии».




















Поезд над облаками

Вкус битого стекла

Мама сказала, когда мне было четыре, что все умирают...
Она была воспитана в духе реалистического социализма...
Она забыла, что за земными мирами,
Охраняемыми КГБ и милицией
От посягательств ангелов и Всевышнего,
Есть... Я не хотел ей верить, а когда поверил (всё-таки мама),
То, помню, плакал, а она купила мне вишни -
В порядке компенсации... я ел и испачкал майку...
Но, как ни странно, не был наказан за такую небрежность,
Во всём есть свои положительные стороны.
Их можно всегда отыскать и, прежде
Всего, это нужно делать в самой печальной истории...

































Путёвка в жизнь

Просто напился, как вырос,
В школе, на своём выпускном вечере,
И молодой учительнице по географии за вырез
Кофточки заглядывал по-детски доверчиво...
Потом мы закрылись с ней в классной комнате,
Но свет не включали, я мял руками за вырезом...
Угрожая запасу крови, гудели и лезли в глаза насекомые...
Ещё через три минуты я как-то неловко дёрнулся и весь в неё вылился...
Потом мы встречались... когда засыпал, её ладони мои волосы гладили...
В соответствии с педагогическим долгом,
Она научила меня наконец-то отличать Австралию от Гренландии
И не кончать подолгу...
В моей жизни это было самое медленное лето...
Но про нашу связь узнали, её уволили... и, кроме
Того, хотели судить за растление малолетних...
И ей пришлось дать директору школы и кому-то ещё из райкома...

































Микрорайон

Берегу себя для тебя, не ввязываюсь в разборки, -
Пацаны обижаются, но, по инерции, пока уважают.
Сегодня покрасил на даче калитку, вчера починил заборчик...
Мыслить стараюсь правильно, как пионервожатый.
Слушаю «Дайер Стрейс», тащусь от гитарных соло,
Почти уж не пью, лишь за здоровье твоё, – но это не в счёт.
Загнал по дешёвке пушку, снёс в ломбард золото, -
Собираю тебе на цветы... Мама сказала «влюблён», а мама сечёт
В делах подобного рода, сама раз двадцать влюблялась.
Собрался открыть свой бизнес – занялся изучением пустующих ниш.
Слева, на уровне сердца, ношу медицинский пластырь, -
Может оно не взорвётся, если ты вдруг позвонишь.





































Предположение

Каждый день грустные глаза человечества
Смотрят тебе вслед, когда ты идёшь по улице.
Зайди в русский храм, свечи поставь
Во здравие этой планеты... обязательно сбудется
Всё, о чём мечтали с философом-собутыльником
На его даче, в конце двадцатого века,
Пропивая мебель, радиотехнику, посуду, ботинки...
Такие вот у тебя жизненно важные вехи...
Какие уж есть... А философ, ты слышал, всё-таки спился,
Да и пошёл по Руси, но не как проповедник, - как бомж...
Мечет сейчас по вокзалам, подвалам, свой бисер.
А, быть может, убили его... быть может...





































Солнце, запутавшееся в проводах

Город фабричных труб и снега, покрытого сажей,
Я тебя вспоминаю всё реже,
Да и то, как декорацию к девочке, которая скажет:
«Больше не делай так», - и покраснеет... решкой
Монетка в ладонь легла, но не поверил, поцеловал...
Разве знал, что эта фраза: «больше не делай так» - типичная
Для ситуации, что всегда именно эти слова
Говорят девочки, перед тем как сломаться в талии спичкой.
А тогда обиделся и ушёл, а примерно через полгода
Она залетела с кем-то другим, из не нашего
Района, ходила в новых туфлях, купленных по льготам
В салоне для новобрачных, синхронно вынашивая
Сына, который теперь, спустя десять лет бегает
В том же дворе, где я вырос, где в мае цветёт у подъезда яблоня...
Он сейчас сидит на скамейке и гладит дворнягу пегую,
Ту самую, что ещё щенком помню я.

































Чемодан в прихожей или двадцатка на такси

Уедешь в Чехию ходить по осенней Праге,
Там река тоже есть, по-моему, Висла...
Снимешь квартирку в центре и разучишься плакать,
Попросишь в письме книги посылкой выслать.
Нет, Висла – в Варшаве, а в Праге – Влтава,
Точно, а над ней – знаменитый Карлов мост,
На котором скульптуры и дух музейный витает,
И облака медленно проплывают на ost
Или west... и светлое чешское пиво мягко
Бьёт в голову после первой же кружки,
И теперь смотреть, как листья помятые
По тротуару кружат.
Сделаешь аборт и уедешь в Чехию...
Никому не верить и учиться жить заново.
Я вышлю тебе Достоевского, Чехова,
Толстого и Мопассана.

































Из неотправленного

не выходит всё мимо
только глаза неплохи на фоне
изломанной мимики
когда разговариваешь по телефону
с девушкой из Сиднея
встаёт на девушку из Копенгагена
в конце концов мастурбируешь на обеих седеешь
за этим занятием прости за пикантные
подробности возникновения этой почты
на тебя впрочем тоже пытался
вышло два раза видишь какой испорченный
здесь запятая
твоё мясо едят другие
вчера была первая осень в нашем микрорайоне
слушал весь вечер Грига
и Мариконе
потом сделал чай запятая смотрел из окна листопад
как во дворе раздеваются тополь с осиной
тоже разделся лёг спать
ничего не снилось





























Ванильное мороженное

Время останавливается в точке с названием осень...
По окну стекают, согласно движению глаз, струйки пота...
Ещё я смотрю, как зябнут твои колени... Играет Моцарт...
Он играет всегда и для всех - у него такая работа.
Ты замужем десять лет, изменяешь мужу впервые
И делаешь это так, как будто живёшь последнюю ночь.
В твоих движениях я наблюдаю порывы
Взлететь... Но в наш век такие полёты успешны не очень:
Ракеты типа земля-воздух; провода, в которых можно
Легко запутаться... наконец, охотники с ружьями...
Да и сами крылья трудно расправить – давно обморожены...
А из перьев волшебница злая соткала бельё – белое кружево
(Меня оно возбуждает особенно)... Я становлюсь огромным...
И тогда ты кричишь так, словно не боишься навечно охрипнуть...
Кружится, падает... с большой амплитудой качается комната...
Моцарт играет ещё и ещё... вздуваются жилы на скрипке...
Поутру удивлённым лицом идола острова Пасхи
Смотрит с портрета Дали... я знаю, он хочет нарисовать,
Как во мне тает снеговичок, слепленный наспех
Одной гордою девочкой сто лет назад.





























Рапсодия

Ты не умеешь летать, а недавно нам всем казалось:
Оттолкнись посильней от асфальта, как это делают осенние листья,
И ты уже в небе... кто-то сумел, удалось, но он сразу разбился о скалы.
Ты не умеешь летать, а я не умею молиться.
Зато я могу держать в руке зажигалку Zippo,
Так долго держать, пока не умрёт в ней огонь.
Ещё умею сказать «налей» похмельным голосом сиплым.
Ещё умею, чтоб заработать, копать могилы и разгружать вагоны.
И дрался с великанами, представляя, что это я – Давид,
Был лицом прекрасен и в крыльях сильным.
Знаешь, на этой планете слишком велика сила притяжения и небо давит
В тысячу раз тяжелей, если нарекаешься божьим сыном.





































Парк имени Гайдара

когда умрёшь остаётся ещё звук имени
висеть на ниточках между стеклянных сфер
но ты никогда не знал что тебе нужно именно
ты никогда не хотел ничего сверх
того что тебе положено и глоток чая
чёрного как смола ударит в голову
посмотреть из окна как деревья ветер качают
на своих осенних руках морщинистых голых
где та девочка в синем платье из него выросла
уплыла на белом пароходе в америку и не встретимся
свой стишок про неё из газетки районной вырезать
отослать до востребования





































Поцелуй в тумане

Твой сын уже выше травы за домом на пустыре,
Ещё столько же - и приведёт молодую, будет её любить
За тонкой стеной, а тебе придёться тихонечко постареть,
Посвящая невестку в домашний быт.
Будешь учить её заводить тесто и печь пироги с картошкой,
Правильно штопать на локтях рубахи, свитера, и вязать спицами.
Она станет называть тебя мамой, понятливая и хорошая,
Будет ходить на почту, отправлять для меня твои письма.
Но пока тебе только тридцать, сын в четвёртом классе,
Вы вместе делаете уроки, сверяете после ответы...
А когда он уснёт, ты читаешь, как правило, классику,
Или свою настольную книжку – «Унесённые ветром».





































Поезд над облаками

где неважно ты сидишь в кресле
лает снаружи собака на ветер холодно и сухой кашель
взгляд останавливается на бутылке теряет резкость
зайдёт девушка на пуантах посмотрит уйдёт ничего не скажет
после зайдут двое в военной форме из добротной английской ткани
будут звать с собой на войну обещать трофеи
покажешь белый билет розу в стакане
и зажатую в левой руке карманную добрую фею
ещё придёт по душу твою ангел господень в чистом
скажет теперь почту слать на е-майл
спросит как вообще тебе здесь как погода и как отчизна
ничего скажешь живёшь к телу вот привыкаешь мало по малу
так и живу подтвердишь уже забыл для чего но не плакаю
был влюблён ел с тонкой ладони дольки апельсина
если стакан сжать в руке рассыпется на сотню стеклянных капелек
вот какой вырос большой и сильный

Радио свободы


Господи, помилуй

такая помада модная сиреневая
буду теперь от поцелуев твоих красивый
погода на завтра у нотариуса заверена
подпись печать дата солидная ксива
с этого дня переходи дорогу только на зелёный
иначе буду с ума сходить на стены кидаться
мы теперь соль земли смотри как насолено
у тебя на губах плюс из жека квитанция
о том что проживаем вместе на этой площади
в 49 квадратных метров и не приснятся
сны в которых с афиш театральных заплакали лошади
нам-то что до них мы здоровая нация
немного правда алгоколем подпорчены
но пока живы налей ка ещё по маленькой
у тебя в глазах тургеневские девушки русский балет и прочее
я тебе привезу из-за тридяведь царств цветочек аленький
только оставайся в этом платье такой же феей
как тебя я придумал и написал углём на ватмане
нам-то что знаем два языка русский и можем по фене
но ни в чём не повязяны и не виноватые
потому и дышится словно снегом растаявшим или листвою прелой
в полный затяг и душа отпустила и не болела
так бывает в период твёрдой руки обычно в апреле
а потом барьеры барьеры


Так говорил Заратустра

это ли не последняя попытка достойная аплодисментов
взять тебя на руки и пронести через время где воды по колено
хотя в сандалях на босу ногу я по-своему смертен
как ни старайся откреститься от этого поколения
мы с тобой крым и рим по жизни битые и учёные
каждый день выпускные или вступительные экзамены
я научу тебя ладони в бабочку сложить и улететь к самому чёрному
к самому морю к самому
но выходят из моды платья твои и любить старо
наблюдали за нами люди в сером и страхом нашим питались
у тебя в глазах поезда на все семь сторон
у меня в глазах восьмой год кони войны танцуют испанский танец





































Каприччио

в висках отдаваясь болью каблучки стучали по гравию
напоследок вспыхнув в тысячу ват моё солнце померкло
напиться порвать твои фотографии
но это мелко
такая месть к лицу слабому
в запястья мне гвозди по три с половиной дюйма
уже завтра кто-то будет трогать грудь твою лапами
лучше мне об этом не думать
лучше мне не знаю что лучше не знаю
метаться по комнате теннисным мячиком
пойти паломником к мёртвому морю к синаю
никогда не играть отныне в девочки-мальчики
по стене рукой сыплется штукатурка ломаются ногти
дуть на рубец который так долго стынет
повторять в тишине застывшей на самой высокой ноте
никогда никогда отныне






























Прогноз погоды на февраль

когда ты в чёрном платье проходишь по карнизу мимо моих окон
я задерживаю дыхание на самой высокой ноте на самой тонкой
а в груди моей бабочка разрывает крылом свой кокон
ей становится тесно бъёт крыльями изнутри словно током
в длинном чёрном платье ты углём нарисована
так что тебя не сотрёт уже ни участковый и ни всевышний
я хочу тебе подарить красный красивый цветок но розы все сорваны
теми кто до нас был здесь они же срубили весь лавр и съели все вишни
мимо окон моих по карнизу и ветер бумажное небо комкает
в моём мире заплакали боги и вымерли римляне
я шепчу на наречии варварском в тёмной комнате
отомри меня отомри меня





































Грозди рябины

С каждым днём от тебя становлюсь отдалённее,
Так, словно в чём-то не по детски провинился,
Я, маленький сверчок твоих ладоней,
С душою, привезённой из провинции.
Я тоже умру, стану ангелом, за стойкою бара
Уже не закажу двойное мартини, не сниму
На ночь дочь вождя, приехавшую из Занзибара,
Не отправлюсь на лето с палаткой к морю синему.
Но прежде надо выучить английский, сейчас без этого языка -
Как без рук, а жить какое-то время ещё предстоит,
Пусть даже на положении зэка
Своей памяти; в общем прости
Если что... если не был достоин
Твоих надежд...
Час сорок восемь, за стеною соседка стонет, -
Это значит, что атланты всё ещё небо держат.
Нет, я не думаю о тебе каждый день, -
Это было бы фанатично... Но из другого конца вселенной
Всё звенят бубенцы динь-день, динь-день,
В волосах твоих на ветру осеннем.





























Радио свободы

Чтоб пахло кофе на веранде летней,
Ещё нарисуют дождь, но не сильно,
В кресле заснимут поляроидом леди
Лет тридцати с невыносимым
Вырезом на приталенном платье,
И томиком Толстого на коленях,
Затяжной поцелуй, и падает
В сотый раз под поезд Каренина.
Любовь к апельсинам в натюрморте
Настоящая, потому что последняя...
Давай купим печаль с лошадиной мордою,
Будем петь ей песни после обеда...
Рюмочка водки дрожит каждый раз,
Когда по насыпи проезжает поезд.
Снимет чулки, опять растеряюсь,
Стану в крапинку, пойду полосами.
Вечером с зеркальными карпами
Небольшой и ухоженный водоём.
С неба чёрного звёзды капают
На плечо твоё, на плечо твоё.






























Поезд на восток

В крови пока не завелась плесень,
Но мосты развели, и мы с тобою в этом повинны.
Полгорла тебя в моих песнях,
Большая половина.
Наш бывший дом на тихом берегу, -
Теперь в нём окна заколочены крестами.
А я по-прежнему всё берегу
Твой башмачок хрустальный.
А я по-прежнему не брит, и перегар с утра,
И год идёт неспешно, короткими шагами.
И возрастает с каждым днём количество утрат,
И в парке дворник, закурив, листву сжигает.





































Вольные стрелки

Ты ничего не изменишь в этом сюжете...
Осталось мало того, что здесь ещё держит.
Всё затянулось, как слишком плавные жесты
У девушки, которая на краю постели без одежды
Прикуривает сигарету, (длинные пальцы - это стильно,
Ими так эффектно разломить на дольки апельсин).
Чтобы ощутить связь с внешним миром, ты гладишь тыльной
Стороной ладони её спину.
В этом городе просто страшно быть одному, поэтому ты и ищешь
Предлог остаться в этой комнате на ночь:
Выбираешь три слова из нескольких тысяч, -
Всё-равно слова ничего не значат.
Это, возможно, и называют правдою голой...
Через несколько дней она будет жалеть и плакать,
Но сейчас кладёт тебе на грудь свою голову,
Как на плаху.

































Полёт над гнездом кукушки

хочу не хочу играть в эти игры
кто тебя спрашивает номерок на запястье
в сердце осиновый кол под ногти иглы
только она опять не пришла или опаздывает
только она опять не звонит другие заботы видно
и отчаянье твоё во всю ширь руси расстелено
а тебе этой ночью не спать разрешение выдано
каштановый цвет волос это так для тебя расстрельно
знамо лучше небес не карябать своим коготком
подавить свою нежность в самом зародыше
ртом дышать и проглатывать из свинца в горле ком
а под утро хочу не хочу нелепую песню родишь
знамо лучше в бобруйске в глуши тчк
губки бантики платье в выточках
а потом подойдёт с ножницами девочка
и обрежет вот эту ниточку




Люся в небесах с брильянтами


Советы постороннего

До тебя несколько тысяч км проводами из меди...
Гудки в телефонной посылают на иксигрекзет по азбуке морзе...
Но палец к диску примёрз, оторваться никак не умеет...
Холодно, да... зима для того и дана, что бы мёрзнуть...
Внутренний Иисус по прежнему не сдаётся, наружу просится...
Но только начнёт говорить, как во всех смертных грехах обвиняется...
Где серого кардинала красят поспешно в бронзовый,
Во многом виновен квартирный вопрос, он испортил всю нацию...
Солнце может враз на осколки рассыпаться, а может угасать потихоньку...
Что лучше - самолёт, начинённый взрывчаткой, или вечный вокзал ожидания?
Окно в Европу пробили, но слишком высок подоконник...
Ты, даже встав на пуанты, навряд ли дотянешься...
Это смешно – не зная твой телефон, торчать в телефонной будке...
Лучше купить коньяк и до утра им убиться...
Сны про сиреневый поезд... про то, что всё будет как надо, как будто...
Но мне не нравится гимн той страны... лучше бы что-то из Битлз...






Маленький шарманщик

Таскаю по миру за собой шарманку,
Она играет с перебоями – пружинка какая-то выпала...
Всё-равно... захожу в старый дворик, вращаю ручку, шаманю...
Принимаю хлеб и одежду в качестве выплаты...
Говорят, у меня грустное лицо, говорят, у меня песни грустные...
А я говорю – да нет же, я очень весёлый... и улыбаюсь по-доброму...
Это вина шарманки - там внутри что-то хрустнуло...
Нет, право, не виноват, что песни такие подобраны...
А, если уж честно, то только одна песня внутри... лишь одна...
Но каждый слышит её по разному...
Кто-то сказал, что лучшая песня – вообще тишина...
Разрешите войти мне в город... Я не испорчу праздника...
Говорят, в этом замке принцесса живёт... в окне силуэт... так близко...
Говорят, её глаза остановились на мне, долго смотрели, заплакали...
Говорят, прибежала стража – злые слова, жёсткие лица...
Не бросайте мне в спину камней, не травите меня собаками...

































Вы

Вы стали стройнее и более стильно
Поворачиваете голову в мою сторону...
Со стороны это так: я узник бастилии...
А вы – надзиратель... присматриваете за арестованным...
Когда ваш взгляд на моей переносице
Останавливается (это длится не дольше щелчка большим и средним),
Я тогда понимаю: амнистия переносится...
И сомневаюсь, что мы когда-нибудь встретимся
Без свидетелей, готовых подписаться под любым протоколом...
А я знаю, вы добрая... любому дарите по реснице...
Из маленьких тайн - я сплю асбсолютно голым...
В надежде, что вы приснитесь...
На каждой ладони вы держите
По маленькой половинке моей смерти...
Вы улыбаетесь... а я на ветру... как уже говорил, без одежды...
Это и вправду смешно... смейтесь, хорошая... смейтесь...
Подходят люди с суровыми лицами...
В руках у них для моей крови полые кружки...
Вы склеиваете половинки... а я не умею молиться...
Всё время выходит неправильно и неуклюже...
Сомневаюсь, что адресат хотя бы на четверть вникнет
В мои вариации «отче наш»... просыпаюсь как будто бы от паденья...
Знобит и порвалась нитка
Нательного крестика... а сам крестик во сне потерян...

























Гвоздь программы

Простите, я сегодня не в духе, голос испорчен. -
Говорит исполнитель любовных куплетов почтенной публике...
Красавицы в зале сверкают в него глазами порочными,
Дразнят приподнятыми юбками...
Нет, я не буду петь, - в мою любимую попал снаряд,
Во время вчерашнего артобстрела... дайте мне беломора...
Сейчас её везут на санях
По замёрзшему белому морю...
Налейте мне водки стакан, я хочу умереть сегодня...
Где эти два клоуна? – пускай они занимают публику, кривляются...
А я запишусь в солдаты, во время войны я годен
К строевой службе... прощайте, красавицы...
А она была нарисована в стиле наив
Тоненькой кисточкой... как я жалею, -
Никогда не дарил ей цветов... был слишком ленив
Воровать из оранжереи...
Дайте мне пистолет, я выстрелю себе в рот, -
Он никогда не умел сказать ей главного, простого и мудрого...
Я хочу её видеть... она ждёт меня у ворот
Города изумрудного...
Она всё время опаздывала к ужину...
Она цитировала Кафку, Ницше, Платона...
Она не любила косметики и была настолько игрушечной...
Мне казалось, что она может поместиться у меня на ладони...
Она не любила косметики... она танцевала на трапеции...
Помните, как вы ей хлопали?
Про неё слагали легенды и писала с восторгом пресса...
Она питалась только вином и снежными хлопьями...
Мои губы пахнут её ресницами, кожей, прядями...
Я не верил... не верил... что и она может быть смертной...
..................................................................................
..............................................................................
Исполнитель куплетов молчит... стреляет себе в висок и картинно падает...
Он срывает аплодисменты...















К вопросу о реинкарнациях

Возможно, что музыка сложилась...
Я принесу её вам, положу перед дверью...
Но вы горды, наклоняться за ней вам не в жилу...
Да и в музыку вы не верите...
Не то что бы изо льда, но жизнь вносит свои коррективы...
И вы уже знаете, на кого и как посмотреть...
На меня по-разному... ваши фото в моей квартире
Победили все стены... так смотрит смерть,
Как вы на меня после бутылки московской, -
(Выпивается автором текста на голодный желудок)...
Море волнуется раз... у маяковского
Хорошие рифмы, но не всегда красивые шутки...
У меня тоже есть пистолет... семизарядный...
Могу семь раз в себя выстрелить и не промахнуться ни разу...
Но не любовь... однако поблизости, рядом...
Какая - (здесь непечатное) - разница...
Лучше бы вам вообще не родиться...
Быть ангелом, в стратосфере кружиться...
Возможно, что и не вышло... мне скоро тридцать...
Вы младше на несколько жизней.




























Возвращаясь в напечатанное

Эти танцы для тебя (главное не перепутать)...
Силуэт рассказчика в будущем узнают за несколько километров...
Говорят: опять же один из искавших приюта
На необитаемом острове... затем, согласно жанру комедии,
На сцену выталкивают подзатыльниками весёлого человечека...
Ему надо продержаться, пока остальные актёры переодеваются...
Он кривляется, словно на ниточках... так проходит несколько вечностей...
Между делом, он успевает взять у блондинки в партере адрес...
Выходит девушка в чёрном... в каждой руке держит по два вопроса...
Здесь должен появится главный герой со словами прилипшими к нёбу...
Но его вторую неделю нет... объявляют розыск...
Находят в подпольном борделе, где-то под Кишенёвом...
Но где же теперь она... та, с ветром под платьем?
Быть может, её сбила машина, когда она бегала в булочную?
Или они с директором театра в который раз не поладили. -
(Дело касалось гастролей, командировочных и получки)...
Спасти ситуацию может пара статистов-студентов...
Который смелей, выходит на сцену, немного пристукнутый выпавшей миссией...
Но вдруг испугался... руки дрожат, не знают куда и деться...
И суфлёр забывает слова, потому что сегодня не похмелился...
Но нет ничего на самом деле... только уснувший в палате...
Он видит такие сны по причине снотворных пилюлей...
Рядом сиделка в белом... или богиня Паллада...
На потолке много звёзд, можешь забрать любую...

























Люся в небесах с брильянтами

Я исключён из партии любви...
Меня не поцелуют твои губы...
На лоб мне нужно пластырь прилепить,
И написать на нём «он исключён»... смешно и глупо...
Нет, если спирт, - то только нашатырный...
Без цели хоть куда-нибудь придти я меряю шагами
Славянских буковок пространство А – 4...
Однако всё горит и всё сжигают...
Давай сыграем, милая, в Петрарку...
Не обещаю и на этот раз быть мудрым...
Я жду тебя на площади под аркой
В том городе, который я придумал...
Итак, я жду... и мимо все кареты...
Погода дрянь... за воротник мне дождь... противно...
Ещё возможен вариант рулетки:
Снять девочку, но без контрацептива...
А как умру, не пустит в рай епископ...
Плевать хотел... мне симпатичен Воланд...
...Когда-нибудь и нас зачислят в списки
Сдававших кровь из каждой вены добровольно...





























Лига Гермеса

Он говорит – от тени своей не убежать, а я попытаюсь...
Он добавляет – нельзя мечтать о том, что было с другими...
А я мечтаю... про эгейское море... про афинскую девушку Таис...
Но он мне кричит – не дойти - ни до Афин... ни до Рима...
А я дохожу... стою гладиатором на арене... лицо суровое...
Хочу что-то громко сказать... не выходит... голос с чего-то сиплый...
Но публика вроде довольна... аплодисменты сорваны...
А в груди у меня меч... и из раны на жёлтый песок всё рябины сыплются...
Мне всего-то ничего не нужно... быть может, маленький краешек озера...
Поплавок для фиксации взгляда... губы для ежевечерней риторики...
Но он мне скрипит зубами железными, тронутыми коррозией:
Это озеро – частная собственность... покиньте его территорию...
Не двигаюсь с места, и он вызывает полицию нравов...
Меня обвиняют в притоносодержательстве и ещё в рифмовке наречий...
Крутят руки, забирают шнурки из ботинок, бросают на нары...
Утром ведут на расстрел... я немного боюсь и нервничаю...
Здесь, моя девочка, стриженная под гавроша, я должен признаться не лицемеря,
Что такая концовка сюжета меня бы устроила ...
Но когда до моей головы пуле лететь остаются какие-то миллиметры,
Она превращается в бабочку... а ко мне приближаются трое
Из чёрной книги с золотыми буквами на обложке...
Тот, который сын, смотрит на меня грустно, но уголки губ смеются...
Двое других берут меня под руки (так здесь положено)...
Со всех четырёх сторон пахнет сиренью и тихо играет музыка...
А эти двое – они такие милые и вежливые...
Эти двое не вышли ростом – всего лишь мне по плечу...
А я чувствую себя пьяным, шатает, хорошо, что эти двое поддерживают...
А я чувствую себя сильным – ещё немного – и полечу...