***
Их было трое за столом В густом, как мрак, табачном дыме, А я в крови, с разбитым ртом, Стоял один, но перед ними.
С руками в путах за спиной, В рубахе порванной до пупа, В портках исподних и босой Смотрел на них безмолвно, тупо.
Я всё никак не мог понять И прокрутить в своём уме – Статью расстрельную «впаять» За что они собрались мне?
Металась вьюга по двору, Скреблась в застывшее стекло, А время медленно к утру, Как будто сонное текло.
Бросая взгляд на стылый двор, Дрожа от холода и злости, Я молча принял приговор – Идти до смерти прямо в гости.
По белому снегу средь белых берёз, Толкая прикладами в спину, Угрюмый солдат и весёлый матрос Погнали меня, как скотину.
Я падал, вставал и падал опять, От боли рвал клочьями сердце, Казалось – не будет дороги мне вспять, Пред жизнью захлопнется дверца.
Но на обрыве над Доном-рекой Матрос мне шепнул глуховато: «Под выстрелы падай, махну как рукой… Снег мягок внизу, словно вата…»
В 45 году, когда брали Берлин, Проявляя безмерно отвагу, Я увидел его – он, поднявшись с руин, С автоматом рванулся к рейхстагу…
Почему не стрелял в меня у берёз В год далёкий, в далёком краю? Не смогу отыскать я ответ на вопрос – Он погиб в том последнем бою…
|