Гробик с сосновых досок. Тряпичное тело.
Два метра, окончена канитель.
Душа, словно птица, глядит на постель несмело,
её голосок – переливчатая капель.
Противны ей похороны, панихиды,
скачет по веткам красных рябинных кустов,
лишь в изумлении, не скрывая обиды,
смотрит на землю среди остальных крестов.
Так птичка на птичку смотрит, когда подруга трепещет,
сломанной лапкой, в бессилии взлететь.
Так собирают покойника старые вещи,
стараясь на фото покойного не смотреть.
Проходишь по комнатам, там, где дышали люди,
розетка из стенки шнуром провисает голым,
радио здесь играло, в розеточном блюде
крики, слышны болельщики, шум футбола.
Я вынимаю постельное бельё из шкапа,
я отставляю в сторону ботинки,
штампик «ЛОМО» - на белье, от ночного храпа
веером опадают со стен картинки.
Надо б уйти, приближение к чужой эпохе
может закончиться плохо, меня увидели,
книги скосились, утробно, с шипящим вздохом,
дёргаются из подстраничной обители.
- От чего уходишь, останься?! - расскажем о поколении,
как Арманд кружилась с Керенским в праздничном вальсе,
о Сталине расскажем, о дедушке грозном Ленине,
о Государе расскажем, послевоенном фарсе…
Тряпичное тело выходит ко мне из могилы,
смотрит молча недобрым тяжёлым взглядом,
вилка его у меня, и жёлтые жилы
вздулись на лбу у него забродившим ядом.
Бежать, бежать - не стоит играться со временем,
уходить надо молча, не оборачиваясь, сразу.
Только - удар со спины, то - в безумном волнении
мы обронили на пол китайскую вазу.
19 ноября 2009 г.
С-Петербург
|
