«ВЫЕЗЖАЮ. ЛЮБЛЮ. ВСТРЕЧАЙТЕ.»
ПОСВЯЩЕНИЕ НЕИЗВЕСТНОЙ
Солнце нынче мягкое, пряничное. Поверил, взглянул и… – в глаз укольчик. Рука потянулась, сорвала и нянчит в солнце втюрившийся колокольчик. У чувства – язык, как хвост павлиний: тянет поболтать с бессловесными тварями.
Я три слова из сердца выманил, ходил удивлённый и весь подаренный В а м, от которой лучисто и жарко, в которой Крамской узнал «Неизвестную». Хотите – пачку стихов нашаркаю шагами около Вашего подъезда; или выкурю из сигареты бездну, или отрекусь от всего личного и буду цепляться за Ваше – железное, – нежностью намагниченный?
Хотите получать меня, как газету, к чашке кофе за завтраком?
Хотите – з а в т р а приеду. И стану Вашим любимым автором.
Только захотите – как я, крепко, каждым нервом по телу скрученный, с небом над головой, размером в кепку, солнце расчесывающий гребнем, по лучику!
Три слова, над которыми Вы скучаете, разбежались, испуганные, в разные стороны. (Скоро). Выезжаю. Люблю. Встречайте. (Скорым)...
1
ВЫЕЗЖАЮ
Куда – дорогу на колесо накручивать, кнутом себя по спине эхать? Вам лучше, Вы можете, – а я измучился: покупаю билет – и не могу уехать.
Вот, опутанная пустяками, В ы бежали поездом в невидимое пекло, а за мной сумасшедшие со стихами п р и ш л и и вытягивают из воздуха слов молекулы.
Век бы жил в тесноте от близости! Уйду – и, как дорога, размокну – в д о ж д ь, а останусь – заставят вырасти деревом у тёмных чужих окон.
Значит, что-то внутри раскололось: телефоню в пустоту без всякого повода – и туда-сюда бегает голос по тупику телефонного провода.
Видно, душе не хватает няни, а сердцу – какого-то неизвестного аккорда.
Вырвался, – слышите, как шлёпаю корнями по оглушённому городу к остановке автобусной? Или так: к остановке перед чудом таинственным женского рода. Можно – аэробусом. Можно – такси, до Покровки... Вот добреду, возьму и попробую... ___
Шаги-шажочки... Как приезжий – в растерянности. Может быть, побежать – и все прояснится? Я же не выехал из последней строчки и не добрался до будущей страницы. Просто иду, страдая от бестелости, любое четверостишие сравнивая с портретом! Вы уже знаете, как стихи делаются?! А я знаю, как каждое – конкретное!
И ступаю в липкую дорогу, к которой слова клеятся, как подошвы. Вам случалось слышать, как пиликает на струне нерва какое-то прошлое? Или проявляется на матовой коже залитая тёплыми июльскими ночами ладонь, родственным эгоизмом похожая на завещание?
Если Поэзия есть как Женщина, – все не певшие становятся бардами! Простите душу, в которой засвечено несколько самых голубых кадров. ___
...Возьму и попробую – не в стихах, так в прозе – из жизни сотворить любовный роман! Может ли кто-то, не видевший озера, предположить, что глядит в океан?! Так и я, на пути к Вам, улицу за улицей перелистываю, к домам подхожу, как к томам, – может быть, там про Вас написано?
Пусть читают, что я знаком с Вами. Да не умирать же от скромности, а так и катиться, как снежный ком с горы, и обрастать подробностями. ___
У трёх вокзалов симфония лета: часы стрелками дирижируют. Выезжаю к Вам попутным ветром, вытряхивая из ног гнутые пружины. И жужжат тревожные в проводах осы.
Можно, небо плечами раздвину? Мне бы только влететь в Ваши волосы, вздохом лизнуть шоколадную спину, отдёрнуть в комнате занавеску и увести за собой на улицу...
Невеста! Море в волну одело Вас и застегнуло глаза на пуговицы. И сердце колотится серебристой рыбиной о лед восходящей груди,
и я строю причалы и пристани рук, от которых нельзя уйти.
Я выезжаю – лёгкий, миражный, новое слово укутывая далью. Кажется, вчера, за любовь, – дважды я был награжден золотой медалью!
2
Я с Вас начну новую страницу, куплет женского тела разучивая.
Я и Вы – единица и единица – в арифметике, а в жизни – несчастный случай!
Обрасту книгами, запью, затоскую, все единицы перечеркну крестами. Я Вас из Блока вычитал такую; Вы меня у Ахматовой пролистали.
Люблю – не динамитом в меня заложено; просто, нас переставили ближе – и вот, мы уже трёмся обложками в длинном ряду лирических книжек.
ЛЮБЛЮ
Нате, – слово размером с горошину: л ю б л ю, – которым язык сердце лижет. Туча встала с кровати, взъерошенная, и пошла уговаривать крышу:
«Кап-кап» – почти дословно, объяснение: пара дождевых строчек. Дом стоит, расцелованный в губы открытых форточек. И там, где небо сиренью гроздится, сдерживая себя на ахе, слышно, как «люблю» произносится громом, взбулькивающим звёздную накипь.
А Вы – портретная, в раме оконной, – думаете, грустная: дождь мельтешит. А это по улицам идут колонны демонстрантов моей души!
Выходите в город, пусть – баня. Зато первому встречному сыграют туш: вытрубят, разбарабанят, затолкают в медные литавры луж. Ходите и читайте на всех перекрестках, среди объявлений «Сниму...», «Куплю...», моё – человеческого роста – л ю б л ю! ___
Впрочем, я исходился, измок, согнулся от сырости, как лист фанерный, – я Вас искал, чтобы вручить комок своих рукописных нервов. И Вы – далёкая, чиркая спицами, алые нити сжимая в коленях, ввяжете слово во что-то тёплое – в носки. Или в страницу из собрания сочинений...
Фантазия: и это печальное «впрочем», и этот дождь – досужий пьяница, и жизнь – бессмысленная, как строчка, когда в длину тянется; и слово, если оно виснет на шее – жалкое, просящее...
Берусь вылечить двумя письмами ангинное горло почтового ящика! ___
Я напишу Вам винтов и гаек – целые горы карманной сволочи. И если не Вы, то придет другая, придёт – и всё разложит по полочкам. А сам – встану в махину гранитную (какие в горах встречаются чаще), и с меня будут сходить лавины слов, ничего не значащих. Выльюсь в дожде, крупно помолотом, собрав глаза, что серебром платят, – и буду намывать килограммами золото в бурном ручье кленового платья. Я сочиню Вам восторгов ворохи, выкуплю инеем из толпы прохожих. Вы мне дороги: даже линии жизни у нас на руках похожие. ___
Кончил дождь изливаться и якать Вам о любви, а я – буду ещё!
Как там, в Поэзии, – всё ещё слякоть, всё ещё не проехать в Будущее? Всё ещё тьма, бездорожье и прочее, а слова тяжелы, как брёвна? Мир на бумаге сотворить проще, чем даже день прожить в сотворённом!
Я же не пел Вам: «Люблю, моя лапочка», – не разглагольствовал о лирическом. Пришёл и вывернул сердце, как лампочку, чтобы зря не жечь электричество.
Люблю – это высоко и торжественно: сон, нисходящий блаженно и ласково. Люблю – это Марсель Марсо жестами прославляет свою маску.
Люблю – это просто одна из жертв: пройти коридор жгучим суриком крашенный и тёмную комнату в Вашей душе – куда и входить страшно!..
Теперь мы – дроби, разделённые улицей. Смотрите, Я – солнце, любуйтесь пятнами! Я буду говорить одним пульсом То, непонятное, простыми словами:
«Нам с Вами гектар прекрасного нужен срочно, земля, вспаханная между двоими».
Люблю... А дальше тремя точками простреляно какое-то женское имя.
3
ВСТРЕЧАЙТЕ
Твердеет утра живое олово. Один стою на краю земли. Мысль поймала, сдавила голову – б о л и т. Кажется, в этом утре вымылся мир, и в него вступили голыми освежённые первым вымыслом г л а г о л ы.
И эта аллея, мечтой незваная, в которой Вы бывали прежде, выходит из изумрудной ванной листвы, путаясь в мыльной одежде.
Встречайте утро! – именно это, оправленное музами и плющами, в песню города будильниками впетое. Я его Вам посвящаю! ___
Солнце, тоже в одиночестве гордом, стоит и в аквариум неба глядится, где огромные – над городом – плавают облака: рыбы и птицы. Два ряда лип расправляются веером, и пара кустов поправляет прическу, – и во всем, что не имеет примера, звучит шестая симфония Чайковского.
Я растопил Вам печь небесную. Я лишил Вас привычной заснеженности. Встречайте меня, на коромысле плеч несущего два ведра нежности!..
Какая же сумма любви большая должна быть истрачена, чтобы писать только розово... Пишу, а у самого – жёлтый мячик сразу в двух полушариях мозга. Пишу, а вокруг собираются тучи, как родные к моей болезни.
Встречайте меня в песне – среди созвучий; в крайнем случае – среди созвездий.
Я с Вами Садовым кольцом обручён. А кольца только в цепях рвутся. Не смейте за уходящим лучом бежать и умолять вернуться.
Приглашаю Вас ввысь, где пасётся Пегас, в театр, чей век начинался с Вахтангова; слушайте, я приглашаю Вас в стихи, медленные, как танго.
Премьера за Вами, а тост – за Искусство! Поэма – не театр одного поэта! Лейте в чёрные бокалы люстры полночную трезвость игристого света.
___
Вокзал пуст, как ножны: поезда клинок умчало в безвременье. Начало – куст, с которого можно нарвать ягод на одно стихотворение.
Гора – на один памятник родной речи, пусть самый большой и самый прочный... Всё остальное – противоречие, сплав многих горячих источников. В них тайна новых зачатий, воды и огня волшебное варево. Встречайте пузатое – к пышке дня – солнце в начищенном самоваре. ___
Сердце не птица, а гнезда вьёт! Меня увлекает его работа. Да здравствует право писать для Н е ё над страстью мучиться для кого-то! ___
Мы хрупкие: нас не заметил Дейнека. Мы стройные: нас рисовали в плащах. Кончается день в запятых дождя, и тают слова в многоточии снега...
ПРОЩАНИЕ С НЕИЗВЕСТНОЙ
С пластинки сходит безвозрастный джаз Армстронга, и мне начинает казаться, что все написанное про Вас: одна из ловких импровизаций – словесно-музыкальная магия живших при Вас поэтических тропов. Вы – только легкая тень, на бумаге, Той покорившей меня и Европу. Пусть останется этот туман – гамма подчеркнутых поз и движений, – и слова для будущих телеграмм, и чувственность, требующая продолжения.
Я с Вами прощаюсь до встречи на Небе, а может быть ближе, но – не реальней. Мне ещё перетаскивать мебель удобных слов для уютной спальни, дойти до письменности наскальной и, наконец, от жадности или от страха, на заборе из тысячи восклицаний, написать:
«ВО ДВОРЕ ЗЛАЯ СОБАКА»
ОТ АВТОРА
Ну как вы там, – три главы молчания моего прочтя, всё ещё мнётесь за фактами в скучающих очередях слов? А ничего нигде не произошло, собственно. И, кстати, даже если и случится ЧТО, то всё равно на всех не хватит!
Поэтому – оправданий не будет ради утешения тех, кто глухи. Желаю поэтам выходить не «в люди», а в добрые дяди и злые духи...
|