Векторный ноктюрн

Играют целый день мазурку, эсецтвуют в пивных бомжи, а я опять свою тужурку к ногам твоим швыряю, жизнь. Герой пленительных изяществ, я сам почти уже святой. Бессмертен я, а это значит, что для немногих я живой.

Звезда горит из подподполья, стихи меняют адреса. Да, этой жизнью я доволен, священник как, раввин, мусса. Неблагодарники и врали, безбожники и палачи опять свободушку урвали, и души греют, как сычи. За мэром мэр сменяет кресло, за старой - новая жена, и флуд флудит безинтересно под охмурением плена. Хорей сменяется на ямб и под рязъямбический успех, и полуночный отблеск рампы не вызывает уже смех. Ни Гёте Иоган и ни Гегель, ни Пеленягрэ, и ни Бланк, уже не буйствуют под негой ироний сладостных и шняг. Девице уж не голосится в подлунной дали тишины. Сегодня стыдно всем и спится. И в этом нету их вины. Поэт, невольник дамской чести, покинул свой неверный люд, а его место занял с лестью невымытый и ушлый флуд. Труды - на полку, бабу - с воза, подруг - на юг, сюртук - на крюк. Позицию сменяет поза изящных барышень и шлюх. Таксист беснуется каретой, придворный - френчем и брадой. И музы песня уже спета под чьей-то выцветшей фатой. Глашарь уходит, с ним эпоха. И остаётся горевать до дрожи, до предсмертье вздоха. Быть может вспомнит его рать, быть может дева поперхнётся и книгоплёт сверкнёт слезой. Немалым смертным он икнётся. И ей икнётся, и тобой. Недосигаемый и хладный не обернётся он назад, к губам, чья яркая помада, и чей отдраин в спальнях зад. А лица вновь сменяют рожи, меняют явку адреса. Да, с этой жизнью мы похожи, как вектора и полюса.

На небе вновь луна искрится, я на Садовой в пробке сплю. Прощай, немытая столица. Тебя и я уже люблю. И ты прощай, искатель истин, книгоглотатель, фармазон. Медведев круче уж, чем Путин, хотя не так крут, как Кобзон. Живи себе не зная чести, не зная терпкости огня, вдыхатель рифм, сжигатель спеси, последствий цельности Меня.



МБ