У смерти пугающий вкус бузины,
Безмолвный оскал и пустые глаза.
Она поднимается из глубины,
Кто ты и сумеешь ли ей отказать?
У смерти тяжелая поступь веков,
И грохот тамтамов ей вторит в висках,
И отсвет багряный в колодцах зрачков
Напомнит пожары в Помпеях и страх
Прильнет паутиной, что ты не успел
Допеть, долюбить, долететь-доползти,
Что вдруг твой фонарик уже догорел,
И масло осталось – да вырван фитиль.
И жар /или холод/, и тьма /или свет/
Заполнят вдруг твой персональный мирок.
И станут неважными запах газет
И в розовом блюдце сливовый пирог,
А первостепенным становится вдох,
И выдох, конечно. Еще и еще.
И чтоб это был перекресток дорог,
А эта, с косой (или, может, мечом?)
Была просто ангелом новых путей.
Богиней «И цзин», госпожой перемен.
Но странная музыка звона костей
/Как музыка ветра/ берет тебя в плен.
У тех, кто гляделся в пустые глаза,
И тех, кто хоть выдох стоял на краю
Исчезла граница «вперед» и «назад»,
Смешались понятия «бодрствую» - «сплю».
И хоть ты и выплыл, так странно вокруг,
Мир зыбок и как никогда одинок.
Бездонной спиралью становится круг,
Куда б ни пошел – перекресток у ног.
______________________________
И . . . только растает минутный испуг,
Поймешь – смерть всего лишь диковинный друг