В восторге детском, или же в апатии, Жду вдохновений аппетиных раж. В кругу пиитной бесшабашной братии, Войти мечтаю в сладостный кураж.
И разливая в кубки непотребностей, Потоки красные отжатого вина, Мечтаю в приближеньи к неизвестности, Допить исчадие прелестное до дна.
Зовите менестрелей, звучных бардов, Пусть ломятся столы от смачных явств. Пусть отголостки непрожитых ярдов, Не тянут вниз, как жизненный балласт.
Тогда в объятиях полуденной истомы, На крае восхожденья к небесам, Коснемся, страстию неистовой влекомые, До прелестей экстазных, милых дам.
В зеленых кущах призрачного рая, Прибудем до пришествия конца, Блаженствием восточного сераля, Наследием пиитного резца.
Но развернув последние объятия, И уронив заветные листы, Нам души укрепленные собратиев, Вдруг стали недоступны и чисты.
Не нужно утруждать теперь заботой, Ведь ими выбран недоступный брену путь. И падая от тягостной работы, Они сыскали в темноте, истоков суть.
Но в скрытом за кустами перекрестьи, Где сущность человечества блестит, Распялась жизнь последнего известья, И пал под пулями растерзанный пиит.
Ему уже не снятся краски далей, Когда-то звавшие в безудержный полет, Туда, где растворялися печали, Где лились молоко и сладкий мед.
И звуки поредевшие свирели, Рулады позабытых вешних струн, Не манят более печальных менестрелей В долины теплые к потокам дальних лун.
Все замолчало до прихода истины, И тесен стал для славы и любви, Безумный мир, что захлебнулся бисером, От вещих слов и порванной струны.
|