Ночные думы
Изяществом и хладом полный, постигнув трепетный покой, меня уносят снова волны на чей-то девичий постой. И как борец пред тяжким боем боясь волненье обрести, я искушаюсь алкоголем, не в силах многое нести. И разрушая конструктивны своих незыблемых идей, я разбавляю водку пивом и на глазах смотрюсь смелей. Метаю в дамский панцирь мысли своих стремительных острот, что накопились, подзакисли в невзгодах приторных широт. Стопарь, второй, - меня уносит и теплит дамы задний вид. Опять слепит златая осень и скрежет вывернутых плит, кукожат мысленные бури, благоухание сердец... И от любви ли, иль и от дури я деградирую, пиздец!
Нельзя же вечно жрать, сношаться, тянуть волыну, шлюшку греть. Пора за мать Россию браться, в неравный бой, за камня твердь. Лужкова сняли и Митволя, за Цирителли взялись уж. А глянь-ка ты на чисто поле, на нивы, пашни, рвы для луж. На трактора взгляни, комбайны, на ржавый вид, на чахлый двор. История страны печальна, как обещал ей Альберт Гор. Как Боровой молчал когда-то, Елена Боннер, или как Ягудин Глеб да Хакамада, Лимонов, Лесин, Скотч и Бак... Молчали все, молчали сильно, боясь нечаянно спизднуть по-пьяни чётко конструктивно, опередив кого-нибудь. Финал заставил ждать не долго. Сошлись все карты, вышла масть и в Химках лес стоял, лишь только Лужков Ю.М. разинул пасть; как невзначай волною тяжкой накрыло СМИ (петух как кур), и чьей-то тихою отмашкой под шум купюр, под лязг аллюр, сошлись все воедино залпы и ебанули что есть сил по негодяем и растяпам, ворам, и тем кто с ними пил.
Прощай Лужков, Митволь, столица! Не быть вам всем на образах. Кружит орёл или орлица, двухглавьем нагоняя страх.
МБ
|
