Это было..

1
Сорок первый. Июнь.
Последний звонок.
И на школьный бал
дан короткий срок.
Вот уже поплыл
за венком венок.

За венком венок
поплыл по реке.
Шли рядами, и пели,
рука в руке.
И уже заря
занялась вдалеке.

Золотой рассвет
вставал над землей.
Громыхнуло. Но
не запахло грозой.
Тишину пронзил
мессершмитов вой.

Словно в кадре застывшем
рассвет встает.
То не гром гремит -
то гудит самолет.
Нарастает гул.
И набат зовет.

2
Уходили они
под крик ворон,
Под гармоник сельских
прощальный звон.
И сцеплялись руки
сквозь женский стон.

Все еще плясали
там, у реки,
И платками махали,
и взмах руки
Был отчаян и нежен.
Гудели гудки

Пароходов. Над ними
шли облака.
И глаза встречались
издалека.
И текла река...
Все текла река,

Увозя сыновей
сиротевшей страны.
Вслед смотрели глаза,
ранних слез полны.
Это было тогда,
в начале войны.

3
Это было тогда,
когда потерь
Не считали еще.
говорили - "верь".
Говорили - "жди".
Притворяли дверь,

Чтоб открыть потом
навстречу шагам
Долгожданным. Вернуть
суету и гам
Прежней жизни. Еще
не рыдали там

Над письмом треугольным,
где почерк чужой.
Где навек стояло:
"...погиб, как герой"
Там еще не летела
черной стрелой

От домов за околицу,
через тын,
За стерню пожухлую,
за овин
Весть о том, что чей-то
муж или сын,

Или брат - никогда
не придет домой.
Всех уже накрыло
общей бедой.
Но еще упованья,
веры немой

Уголек горел.
Все еще пока
Свет надежды не гас.
Тихо шли облака,
И текла река...
Все текла река.

4
Каждый день руки жен,
детей, матерей
Отрывали листочки
календарей.
В каждом сердце звучало:
"вернись скорей"

И никто не мог
подумать тогда,
Что уже не месяцы,
но года
Разделили их,
как речная вода

Берега. И не знали,
кому суждено
Уцелеть, а кого
стремниной на дно
Унесет. Это было тогда,
давно.

Шли они и шли,
за рядом ряд.
Самолеты ревели.
Гудел набат.
И за каждым вслед -
неотступный взгляд.

Эти взгляды, что были
крепче оков,
Запецились тогда
за края облаков,
И остались там
на веки веков.

5
Пробежали годы.
Издалека
Виден лес и берег.
Течет река.
И все так же тихо
идут облака.

Будто вовсе не было
той войны.
Будто не были там
дома спалены,
Не погибли дочери и сыны.

Будто в тех лесах
и в иных краях
Не удобрил землю
тяжелый прах...
Но осталось в летописях
и в стихах

Пламя той поры.
Доселе звучат
Имена,как меты войны.
Как набат.
Он гудит-зовет:
"Оглянись назад"

Под Смоленском, в Катыни,
в тайных рвах
Офицеров польских
заброшенный прах.
...Как звучит "не убий"
в окаянных устах?

Оглянись назад,
оглянись назад:
Город Брест, подмосковный Клин,
Сталинград...
Сколько тысяч имен
погибших солдат!

6
А по мирным селам
и городам,
Где дома пылали,
как старый хлам:
Сосчитай-ка, сколько
убито там?

Говори, Белоруссия,
дай ответ:
Где твои местечки?
- Пропал и след.
Где их жители? - Нет их,
нет их, нет...

Тишины не нарушит
ни крик, ни стон:
Кто расстрелян у дома,
кто сожжен,
Кто, как бревна, брошен
в товарный вагон.

На Майданек, Освенцим
шли поезда.
Словно скот на убой,
их свозили туда.
И колеса стучали:
" уже никогда..."

Оглянись,оглянись:
со всех сторон
Ветер пепел несет
через слой времен...
Вспомни Бабий Яр -
лишь одно из имен...

Выдувает ветер
слезы из глаз.
Это мой народ,
это каждый из нас.
Что нам делать с этим
теперь, сейчас?

Яд-вэ-шем.* Детский зал.
Темнота, тишина.
Только звезды - и голос:
Звучат имена
Тех еврейских детей,
что убила война.

Во вселенском ужасе
детский крик
Из двадцатого века,
где он возник,
В двадцать первый, оглохший,
все же проник.

- Где вы были, взрослые,
где?! - когда
Нас накрыла тучей
тяжелой беда...
Где вы были тогда,
где вы были тогда?

Из двадцатого века
дует в дверь
Ледяной, смертельный
ветер потерь.
Что нам делать с этим
сейчас, теперь?

"Яд-вэ шем"(иврит) -память и имя. Это музей в Иерусалиме,музей катастрофы и героизма еврейского народа.Это имена погибших в ту страшную пору. Это тысячи и тысячи обличающих документов. Это фотографии детей и взрослых. Ты смотришь на них, а они смотрят на тебя. Глаза тех, которых сейчас, через несколько минут, убьют. Но пока они смотрят на тебя...
Девиз музея: ни одно имя не должно быть забыто.
Кто был там и видел - не сможет забыть. Особенно детский зал.
А вокруг - деревья. Это тоже память. Каждое дерево - это имя праведника, ценой собственной жизни и жизни своих близких спасавший евреев в то невыносимое время.

7
Темноглазая девочка,
нежный лик.
В разоренном подвале
остался дневник.
В каждой строчке застывший
беззвучный крик.

Опустел под Варшавою
дом сирот.
Старый доктор с детьми
по перрону идет...
Поезд тронулся. Он
набирает ход...

И другой дневник
на столе лежит.
В каждой строчке
детское имя стоит.
Януш Корчак... А поезд
гудит, гудит...

Из двадцатого века
мильоны глаз
Все глядят на нас,
все глядят на нас -
В двадцать первый век,
каждый день и час...



to be continue...