Живут в моей стареющей квартире, В количестве невиданной толпы, А может статься, правят в целом мире, Противные зловредные клопы.
Живут из веку, не страшась погоды, Подкожным жиром обрастая впрок. И труса, чутко, празднуют, уроды, Свой охраняя маленький мирок.
Заведуют шуршанием обоев, Скрываются за чтением газет. Для этих мелких, злобных марамоев, Серпом по… как там… будет яркий свет.
Суются в тайну личной переписки, Ведут учет, мной прожитым годам, Дерутся, копошась, в собачей миске И помнят всех моих знакомых дам.
Им мало жить в покое и уюте, Кусаются и жгут исподтишка. По вечерам, как водится, напьются, Клоповьего дурного портяшка.
Бросают крошки, лезут в холодильник, Сожрали рыбу – здесь я оплошал. И даже мой заслуженный будильник Вонючим гадам чем-то помешал.
Им не по нраву старый телевизор, Ругают черно-белое кино, А по ночам, собравшись на карнизе, Поют фальцетом то, что мир – дерьмо.
Тайком мои воруют сигареты, Бессовестно друг другу что-то врут. Особо не взирая на запреты, Живут – где гадят, гадят – где живут.
На антресолях вечно спорят с молью, Никчемный спор бывает часто крут. И как-то по клопиному, любовью, Занявшись, быстро свой снимают зуд.
Есть вероятность, с ними можно сжиться, Особенно друг другу не мешать, Однажды взять, с клопами породниться… Но, Боже, как же трудно здесь дышать.
Открыть окно и провести уборку, Пройтись за батареей, по щелям. Просыпать дустом, дихлофосом, хлоркой И вымести клоповий грязный хлам.
Сменить обои, перекрасить двери, Швырнуть матрац в бушующий огонь. Пусть воют и доносы пишут, звери, В огне исчезнет приторная вонь.
Куплю торшер, украшу дом цветами, Тахту укроет Пакистанский плед. И я займусь забытыми стихами, Встречая всепрощающий рассвет.
Но если неожиданно, воняя, Чужая в дом мой вторгнется стопа, Без размышлений, не предупреждая, Я обернусь и раздавлю клопа…
10.06.2010
|