Дедами оставленный в тесной каптёрке
Кемарил солдат за столом на скатёрке,
И вынув потёртый блокнот с гимнастёрки,
О жизни писал наш сегодняшний Тёркин.
А рядом за стенкой, придя с самоволки,
Товарищи спали, тамбовские волки,
Готовили юношу к воинской славе,
Слегка побивали, как всех на заставе
Армейским ремнём - нету способа лучше.
А как по-другому к порядку приучишь?
Салага всё принял, набрался терпенья,
Писал стенгазету с дедов одобренья.
Посмотрим, в минуту нечастого бденья
Какие ему представлялись виденья,
Не фразы дежурные из газетёнки,
А что написал бы сегодняшний Тёркин.
«В старушечьей позе на милого тело
Из мира иного подруга смотрела,
Рукою поглаживала покрывало…
Ей тело внимало. Оно умирало,
От прошлых побоев согласно кивало,
Что вместе пожить им случилось так мало.
Поднять настроение силились губы:
Чем крепче натура – тем легче дать дуба.
Того, кто удачно вернулся с заданья,
Не взводный замучит – комар забодает
Из вечной глупейшей его поговорки,
Что с ним повторяют тамбовские волки.
Кто им не товарищ – куда ему деться?
В каптёрке побитому не отсидеться.
Одно остаётся – принять облик волчий
И выть на луну от тоски поздней ночью.
Да так, чтобы твой не проснулся товарищ,
Иначе схлопочешь ремнём вдоль седалищ.
Того же, кто вздумает здесь куролесить,
В Полесье к невесте доставит груз Двести.
Кило в рот печенье, да два шоколада –
Такая солдата хламида-монада».
Пока эту повесть писал срочник Тёркин,
Лицом он раз пять утыкался в скатёрку.
Последняя фраза совпала с побудкой –
«Прости, дорогая, за глупые шутки.
Нам правды из шуток не остерегаться,
До нашей заставы ей век не добраться,
А что просочится хоть наполовинку,
Разгуливать ей с дедовщиной в обнимку…
Мы служим Отчизне достойно и сносно
И жизнь за неё отдадим без вопросов!»…
А как быть ребятам, что правильно мыслят?
Писать на гражданку подобные письма.
|
