В ночи (сказ)

В прохладной кроне дремлющего дуба
мостился на ночлеге старый ворон.
От дня заботы отдохнуть удумав
укрылся в тишину за дальним бором.
Хоть срок от летней ночи не велик
и зерна звезд мерцанием дразнящим
венчая в бисер яркий лунный лик
на землю свет спокойствия разящий
шлют без задержек…, ворон не спешит,
степенно топчет край на старой ветке.
Случайный шорох средь лесной тиши
да крик совы, что с перерывом редким
несется из глубин чащоб да просек
не беспокоит…, ворон долго жил.
Для всех причин, что возникают в спросе
давным-давно ответ он положил.
Устал, устал…. Не шуткой ведь, три века
жить лишь попутно, о себе в заботе.
Попробуй вон, да вскинь на человека
сей груз веков. Уж вряд ли по охоте
найдутся множества. А впрочем, кто там знает,
и кто рассудит, данность не измерив.
Иной и свой-то век не распознает,
открыв в истоке лишь чужие двери.
Сон не торопит. Да сверчок-невежда
затеял упражнения в старанье.
Вздыхает ворон не сомкнувши вежды
неся бессонницу, что горькое страданье…

Быть может, лишь от листьев тихий шелест,
иль ветерка призывная потуга?
Но только, вдруг: «Не спится?» Может Велес,
обходит нынче спящую округу?
Ан, нет. Уж слышен в ропоте приветном
трепещущей листвы знакомый звук.
И ворон, рассудив, не ждет с ответом:
«Ты прав… совсем не спится, добрый друг!»
«Что там, в миру?» Уж боле нет сомненья,
то, старый великан вопросом сеет.
Скрип корневищ от долгого томленья
в плену недвижности, теперь по кругу стелет
дробящий треск. Но тут же умолкает,
насытив члены радостью движенья.
В испуге диком среди трав мелькает
ушастый зверь. Не данью уваженья,
но большей частью от того, что с равным
явилась вдруг удача молвить слово
вещает ворон. Хоть, и не заздравным
походом фраз. Припоминая снова,
и снова всё, что виделось в скитаньях
над тленностью несовершенства мира,
устроенного только лишь в стараньях
людским уменьем. Равно, что секира
разит иное слово страшной правдой.
И холодеет дух в смолистом чреве.
За дальностью болот, что чтут оградой,
нет беспокойств, ни в запахе, ни в рёве.

«Они сошли с ума. Деревья рубят….
Бьют зверя не для трапезы. Для игрищ.
Водицу в реках без зазрений губят.
А на местах для солнечных святилищ
посады возвели. И топчут, топчут….
Как равно пришлые, иль хуже… дикари,
каких взрастил лишь только дух порочный,
что и не ведает от доброго мерил».

«Неужто все прискорбно так теперь?»
задумчив дуб в потоке слов неспешном:
«Вот…, после сих рассказов и не верь,
пришедшим издалека в край наш лешим,
что в голос выли, будто нет житья
за дальними горами, хоть и в чащах,
а хоть за сотни верст от их жилья.
Что нынче, ведьмин шабаш настоящий
не ведьмы правят. Бал у Сатаны
теперь сыскать трудов не составляет.
Неясным, лишь один вопрос застыл...
И что же так-то жить их заставляет?»

«Прости, мой друг, но, не судья я вовсе,
хоть верно, что и пожил-то немало.
Но сколь уж раз я в прошлом, да и после
пытал в ответе, всё не доставало
сыскать от истин. Нет понятий в мысли:
зачем твориться в роде человечьем
чудная череда иных бессмыслий.
Ну ладно б, коль в бараньем иль овечьем
народе, повелась такая дивность.
Там ясно всё. Баран ведь, что возьмешь…
Но здесь, и ум, и знанье, и пытливость,
а вот зачем живут так, не поймешь».

Вздыхает дуб. И шелестом дубрава
тем вздохам вторит, внемля слову птицы.
По небосклону тихо, хоть и браво
плывет луна. Проказницы зарницы
снуют шатром небес, то тут, то там.
Вступают в спор с зарей лесные духи.
Мол, слишком хладны росы по цветам,
что ранним утром у сосны-старухи
поляны красят сплошь эфиром дивным.
Цветам бы надобно помягче, потеплее.
Но вестники зари во всём противны.
От несогласий полосой алеют
у горизонта. Ворон задремал.
Без сновидений. Лишь немая пустынь
несла его в безмерности провал
где нет, ни радости, ни смеха. Даже грусти
там места нет. Одна лишь – темнота.
Как равно в подземельях неприметных,
где злой колдун с медвежьей мордой Тал
хранит на случай сумрак неприветный.
А дуб не спал. Не мудрено, однако.
Что ворон знал, для великана-дуба
вставало нынче лишь недобрым знаком.
Гремело в горьких мыслях звуком трубным.
Звало, не медля образумить, уберечь.
Да только, что он, пень трухлявый может...
Кто станет слушать о неправом речь,
и кто про мир иную песню сложит?

Вот, и рассвет. Мерцанье звезд бледнеет.
Луна величье за туманность прячет.
И хоть лишь чуть от темени виднее,
а первый луч еще совсем не скачет
по мокрому листу… грядет, грядет!
Аврора дышит в мире полной грудью.
И в скорости, уж белый свет пройдет
по тьме лесной, по тихому безлюдью.
Безлюдью. Хорошо-то как звучит….
Как будто восхваляя первозданность.
Как все же мудро мыслится в ночи.
Не мудрено. Ведь ночь, от Бога данность…

© Владимир Дмитриев