Ещё не скрылся берег Крыма в дыму и пламени огня, а ты стрелял, стрелял всё мимо с кормы в плывущего коня.
Тогда тебе хотелось плакать, но не осталось больше слёз, а в прошлом - бой, и дождь, и слякоть, и у дороги тень берёз.
Далёкий кров родного дома ты часто вспоминал потом. Тоска и скорбь - как всё знакомо в Париже, предосеннем, том.
Стоят навытяжку у гроба в годах, седые, юнкера. Ушли давно любовь и злоба, вся ваша трудная пора.
2009
«О страшных днях бессмысленного зла…»
Конечно, в 1968 году замечательный фильм Евгения Карелова «Служили два товарища» мы смотрели не теми глазами, что сейчас, но невыносимые, показанные сострадательно сцены Белого исхода из Крыма потрясали нас и тогда. Занозой на всю жизнь в нас остался трагический эпизод с офицером, роль которого исполнил Владимир Высоцкий. Поручик Брусенцов видит с борта корабля своего плывущего вслед коня, и стреляется. Мне было девять лет, и я не знал тогда, что на эту сцену создателей фильма вдохновило стихотворение поэта-белоэмигранта Николая Туроверова, которое теперь можно считать его самым знаменитым произведением.
Уходили мы из Крыма Среди дыма и огня; Я с кормы всё время мимо В своего стрелял коня.
Стихотворение 1940 года. Как видим, написано через два десятилетия после разлуки с Родиной. Написано с не отпустившей болью.
При жизни поэта вышло пять книг стихотворений: «Путь» (1928) и «Стихотворения» (1937, 1939, 1942, 1965), а также исторические очерки, издания (о Суворове, атамане Сирко, на смерть есаула Чернецова), статьи в газетах на русском языке: Pens;e Russe («Русская Мысль»), Renaissance («Возрождение») и др. Многочисленны и неопубликованные рукописи Туроверова.
В России открыто начали читать поэта только в конце ХХ века. Но и сейчас издают Туроверова мало.
Племянник поэта Николай Александрович Туроверов рассказывает нам в частном письме из Лиона, где и проживает: «Мой дядя начал писать во время учебы в Каменске, но самые важные произведения создал с 1922 г. и до конца 1960-х гг. Он многое почерпнул из русской культурной жизни во Франции в период между двумя войнами (русские балеты, художники, литература…). После Второй мировой войны в среде русской эмиграции были разногласия по вопросам политического выбора, сделанного во время войны. К сожалению, творческая жизнь русской эмиграции постепенно затихла в 1960–1970-е гг. вместе с исчезновением первой волны русской эмиграции».
* * *
Родился Николай Туроверов 18 (30 по н.с.) марта 1899 г. в Старочеркасске, Всевеликое Войско Донское (ныне станица Старочеркасская в Ростовской области) в семье донского казака, судебного следователя. В конце 1902 г. семья переехала из Старочеркасска, где первое упоминание Туроверовых по данным ростовского архива отмечено с 1670 г., в Каменск. Биографы обращают внимание, что все члены семьи Туроверовых носили отчество «Николаевич». Николаем Николаевичем был и отец поэта. Мать, Анна Николаевна, была запорожских корней. Младший брат поэта, Александр Николаевич, родился в 1903 г.
Будущий поэт в три года был посажен на коня, с пяти — свободно ездил верхом. Семь классов гражданского образования получил в Каменском реальном училище. В 17 лет вольноопределяющимся ушёл на фронт.
С 1917 г. после артиллерийской школы сражался с немцами в лейб-гвардии Атаманском полку в течение последнего года Первой мировой войны. Был быстро произведён в урядники, в сентябре 1917-го — откомандирован на Дон, чтобы в ускоренном порядке учиться на офицера. В качестве портупей-юнкера Туроверова зачислили в Новочеркасское военное училище. Был демобилизован после перемирия в Брест-Литовске (декабрь 1917 г.), вступил с братом в отряд есаула Василия Чернецова, командира и организатора первого белого партизанского отряда на Дону, которого за удаль и бесстрашие называли «донским Иваном-царевичем». Отряд Чернецова, состоявший преимущественно из учащейся молодёжи, стал прикрытием Новочеркасска от красных атак и чуть ли не единственной действующей силой атамана А.М. Каледина. За неоднократное участие в боях юнкер Н. Туроверов был произведён в хорунжие. Чернецов погиб под станцией Глубокой в самом начале 1918 года.
Потом, с февраля по апрель 1918 г., был Степной поход: из Новочеркасска в Сальские степи под командованием походного атамана П.Х. Попова двинулось около двух тысяч штыков. Три четверти добровольцев составляли 17–18-летние юноши; казаки-фронтовики предпочитали отсиживаться дома. Воевать приходилось через каждые два дня из трёх: отряд выдержал 28 боев за 80 дней. Воспоминания о Степном походе, конечно, тоже не оставят Туроверова: в 1931 г. в Париже он напишет, помянув и проходивший одновременно Ледяной поход генерала Л.Г. Корнилова:
Запомним, запомним до гроба Жестокую юность свою, Дымящийся гребень сугроба, Победу и гибель в бою,
А вот трагичное, но и возвышенно-светлое, глубоко христианское стихотворение 1947 года:
Было их с урядником тринадцать, — Молодых безусых казаков. Полк ушёл. Куда теперь деваться Средь оледенелых берегов?
Стынут люди, кони тоже стынут; Веет смертью из морских пучин… Но шепнул Господь на ухо Сыну: Что глядишь, Мой Милосердный Сын?
Сын тогда простёр над ними ризу, А под ризой белоснежный мех, И всё гуще, всё крупнее книзу Закружился над разъездом снег.
Ветер стих. Повеяло покоем. И, доверясь голубым снегам, Весь разъезд добрался конным строем, Без потери, к райским берегам.
Андрей Ранчин, доктор филологических наук, доцент кафедры истории русской литературы филологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, убедительно комментирует это стихотворение.
«Смерть казачьего разъезда от холода в заснеженном поле оборачивается в мире ином райским блаженством, «оледенелые берега» — ловушка, в которой оказался отряд, — как бы превращаются в высшей реальности в «райские берега». Смертный снег — в то же время Господня риза. Урядник и двенадцать его казаков соотнесены с Христом и апостолами. Подтекст стихотворения — поэма Блока «Двенадцать». Но Блок уподобил апостолам красногвардейцев — убивающих, Туроверов, его опровергая, сближает с учениками Христа казаков — умирающих».
Будучи уже подъесаулом, Туроверов бился за свою Россию не только на Дону и Кубани, но и в Новороссийске, и на берегах Сиваша под командованием генерала П.Н. Врангеля. Был ранен четырежды! В ноябре 1919 г. назначен начальником пулемётной команды Атаманского полка, позже награждён орденом св. Владимира 4-й степени.
В ноябре 1920 г. вместе с врангелевскими войсками покинул Россию.
Мы шли в сухой и пыльной мгле По раскалённой крымской глине. Бахчисарай, как хан в седле, Дремал в глубокой котловине.
И в этот день в Чуфут-Кале, Сорвав бессмертники сухие, Я выцарапал на скале: Двадцатый год — прощай, Россия!
Незадолго до крымского исхода Туроверов женился, и покидал Отечество с женой, красавицей-казачкой, медсестрой крымского госпиталя Юлией Грековой. Это происходило в первых числах ноября 1920 г. — среди 140 тыс. русских военных, в том числе 50 тыс. казаков. Его, раненого, внесли на один из последних пароходов в Севастопольском порту.
В 1926-м он напишет о крымском прощании:
Помню горечь солёного ветра, Перегруженный крен корабля; Полосой темно-синего фетра Уходила в тумане земля;
Но ни криков, ни стонов, ни жалоб, Ни протянутых к берегу рук, — Тишина переполненных палуб Напряглась, как натянутый лук,
Напряглась и такою осталась Тетива наших душ навсегда. Чёрной пропастью мне показалась За бортом голубая вода.
Тогда они не знали, что многие никогда не вернутся на Родину.
* * *
Начались мытарства четы Туроверовых в эмиграции: сначала в лагере Лемнос (Греция), затем в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев, где у них родился единственный ребёнок — дочь Наталья.
Ирина Родина на сайте «Ростов-Дом» рассказывает: «После изнурительного морского путешествия казаки оказались на Лемносе. Формально это был предоставленный французами пересылочный лагерь для врангелевцев, фактически — большая, окружённая водой тюрьма. "Союзники" установили для русских строгий режим интернирования и обеспечили весьма скудное снабжение. Каждому казаку полагалось по пятьсот граммов хлеба, немного картошки и консервов. Жили в бараках и насквозь продуваемых палатках, без кроватей, матрасов и одеял. Собирать бурьян для растопки печек не разрешалось: казакам запретили ходить по острову, за этим строго следила французская охрана, в основном состоявшая из сенегальцев и марокканцев. К ним с радостью и рвением присоединилась греческая полиция. Многими овладевало отчаяние: ни родины, ни дома, ни работы, ни свободы. Резкое похолодание усугубило ситуацию — мужчины и женщины спали, не раздеваясь, в лагере начали зверствовать вши и чахотка. Самоубийства среди эвакуированных стали случаться всё чаще. Одновременно люди искали противоядия от настигшего их ужаса. Одним из первых свидетельств несломленного духа стало строительство островной церкви — её сколотили из ящиков и палаточной материи. Самодельный храм всегда был переполнен, а на службах пели казацкие хоры».
А в Сербии семья жила уже на небольшие заработки (рубка леса, сельскохозяйственные работы).
Наконец, друзья нашли Николаю Николаевичу место грузчика на парижском вокзале, и в декабре 1924 г. семья переехала во французскую столицу. Здесь разгрузку вагонов Туроверов совмещал с посещением лекций в Сорбонне.
Всегда верный своей заповеди «Пиши о том, что перенёс / В крови, в слезах, — не понаслышке», Туроверов был замечен, о его дебютном поэтическом сборнике «Путь» одобрительно высказались крупные фигуры русской эмиграции. «Важно то, что у молодого поэта есть что сказать своего и что он находит часто свои образы и свои темы. В «казачьих» стихах Туроверова приятно чувствуется укорененность в родной почве», — так писал критик Глеб Струве, отмечая также «мужественное приятие мира и тяжёлой беженской судьбы». Литературный дебютант удостоился похвалы поэта и критика Георгия Адамовича, отметившего пластический дар и «способность округлять, оканчивать, отделывать без манерности, — одним словом, чутье художника».
Ивану Бунину, который через пять лет получит Нобелевскую премию, приглянулась в Туроверове «неподдельная прямота, лишённая нарочитого упрощения».
Вспоминают, как на поэтическом концерте в Париже «совершенно незнакомые люди, видевшие Туроверова впервые, шли к нему, жали руку, со слезами на глазах целовали его».
* * *
От участия в деяниях генерала П.Н. Краснова на стороне Гитлера Бог Туроверова уберёг. Во время Второй мировой войны Н. Туроверов воевал с 1939-го по 1941-й годы в Африке в составе 1-го кавалерийского полка французского Иностранного легиона, которому посвятил поэму «Легион» (1940–1945).
Туроверов тогда писал жёстко:
Нам всё равно, в какой стране Сметать народное восстанье, И нет в других, как нет во мне, Ни жалости, ни состраданья.
А это — обращение Туроверова к Франции, 1938 г.:
Лучшие тебе я отдал годы, Всё тебе доверил, не тая, — Франция, страна моей свободы, — Мачеха весёлая моя.
В начале 1930-х Туроверов поступил на службу в крупнейший парижский банк «Диас», в котором проработал почти четыре десятилетия, получив в конце карьеры медаль «За долгую и безупречную службу».
Ему от Бога было дано эмигрантской депрессии противопоставлять деятельный патриотизм. Многие свои дела он предварял любимым присловьем «Стой и не боись!».
И. Родина пишет: «Именно Туроверов взял на себя заботу о чудом сохранившемся при исходе из России архиве Атаманского полка. Он разыскивал новые материалы и документы, сам покупал их на аукционах и, в конце концов, открыл в собственной квартире музей полка. При музее атаманцев содержалась уникальная коллекция русской книги и старины, собранная генералом Дмитрием Ознобишиным и насчитывавшая свыше десяти тысяч томов и гравюр».
Туроверов стал составителем сборников «Казачьи песни» и «Наполеон и казаки». Последний считается библиографической редкостью. В 1937 г. поэт инициировал создание парижского «Кружка казаков-литераторов», а после войны — «Казачьего союза», который помогал донцам устроиться на чужбине: обзавестись новыми документами, поступить на работу, переехать в другую страну.
«Казачий союз» Туроверов возглавлял с 1947 по 1958 гг., редактировал газету с таким же названием. В 1954 г. он стал также одним из основателей журнала «Родимый край» и почти 20 лет был его редактором.
Николай Туроверов публиковался также в тиражных эмигрантских изданиях «Перезвоны», «Россия и славянство», «Современник», «Грани», «Новый журнал», альманахе «Орион», в послевоенных антологиях «На Западе», «Муза диаспоры», «Содружество».
Вспоминают, что парижане ахали на организованных Туроверовым выставках «Казаки», «Суворов», «Пушкин и его эпоха», «1812 год».
В 1965 г. Туроверов вышел на пенсию.
* * *
Я знаю, не будет иначе. Всему свой черёд и пора. Не вскрикнет никто, не заплачет, Когда постучусь у двора.
И скажет негромко и сухо, Что здесь мне нельзя ночевать, В лохмотьях босая старуха, Меня не узнавшая мать.
Литературовед прав: не признавшая сына мать-родина — навязчивый кошмар зрелого Туроверова. А родители поэта бесследно сгинули после его отъезда из России — то ли в лагере, то ли в ссылке. Следов их он так найти и не смог.
Нельзя оставить без внимания и стихотворение 1940 года «Пилигрим», как говорится, программное:
Мне сам Господь налил чернила И приказал стихи писать. Я славил всё, что сердцу мило, Я не боялся умирать…
Господь разрушил отчий кров, Испепелил мой край пожаром, Увёл на смерть отца и мать, Не указав мне их могилы,
Заставил всё перестрадать, И вот, мои проверя силы, Сказал: «Иди сквозь гарь и дым, Сквозь кровь, сквозь муки и страданья,
Навек бездомный пилигрим В свои далёкие скитанья, Иди, мой верный раб, и пой О Божьей власти над тобой.
Последние годы жизни поэт часто болел. Сказалась трудная жизнь и укус тропической мухи це-це во время «африканской войны». После перенесённой ампутации ноги Николай Туроверов скончался во французском госпитале Ларибуазьер 23 сентября 1972 г., похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, рядом с супругой, Юлией Александровной, ушедшей из жизни в 1950 г. Рядом с родителями покоится и дочь поэта Наталья (1921–1987).
И вот, если угодно, более позднее завещание поэта, вполне реализованное:
Всё тот же воздух, солнце… О простом, О самом главном: о свиданье с милой Поёт мне ветер над её крестом, Моей, уже намеченной могилой.
Сетевой комментатор заключает:
«Туроверов — это наша совесть. Его стихи актуальны и сейчас. Россия так и не смогла выйти из гражданского противостояния. Только снизился его накал, что мерцает до сих пор и готов вспыхнуть как когда-то. Творчество Туроверова — чистилище. Оно освежает душу и укрепляет разум. Наш долг перед этим мальчиком, искренне любившим свою Родину, дать вторую жизнь его стихам для оглохшего и приземлившегося от погони за прибылью потомства».
Станислав Минаков. Интернет газета «Столетие» 23 ноября 2020г.
|