Они часто ссорились, и до расставаний дело, порой, доходило, но, может тому виной воля случая, может что-то еще, а, может, она просто так сильно его любила, что весь мир сжался до столь узких краев.
Он по-настоящему никогда не понимал ее, - вечно она со своими выдуманными историями, - надулась; молчит; непонятно чего ждет. Или, громко хлопнув дверью, выскочит: до скорого. И того, что она чувствует, он никогда не поймет.
Она была как ночь – темная и загадочная, и у себя в голове продумывала свои карт бланши*…С виду ничего не скажешь – вроде порядочная. А в мыслях такой бардак, что хоть глаза на лоб, и с обрыва вниз от греха подальше…
И все-таки что-то удерживало в ней его. Может, как раз та самая деланная эксцентричность, или глаза, черные, как та пропасть, в которую прыгнуть хотелось по-прежнему. Или, хотя бы, эта беспардонная самокритичность.
Ее мечты были изначально обречены на провал. Все: начиная от первой, и заканчивая последними. И эту сухую сдержанность, под маской которой ее мало кто узнавал, она приберегала всегда на конец, на самое худшее из представлений.
Иногда ему хотелось хорошенько встряхнуть ее, - так, чтобы сбить всю эту всепоглощающую спесь. А она каждый раз при этом смотрела на него глазами сумасшедшее-черными, и тихо говорила – люби такую, как есть…
И ведь любил же, с ума сходил, прощал, просил извинения, бежал за ней следом, если она убегала…И за ту боль, что в глазах вспыхивала мгновениями, готов был себя убить. А она все время прощала.
И даже сейчас, когда ночь над городом, когда расстояние, пусть и не такое большое, но душу рвет… с кружкой остывшего кофе, нелепыми стихами, пледом (от холода), плача от одиночества, любит и ждет…
|
