Он вылизывал мордой притоны,
так качало его до земли.
Проституток горячие стоны
лепестками бутонов цвели.
Ядом жёлтым тычинки пестрели,
пестик высился, словно труба,
проститутки горячие грели
его душу, иначе б – «труба»
Сердце прыгало комом в аорте.
Иглы тонкие – снежная взвесь.
Ах, оставьте, всё тщетно, не спорьте,
за чертой – только чёрное есть.
Ночью встанет душа промеж стенок
с измереньем от ног – к потолку.
Засинеют тяжёлые вены,
месяц-жернов свернётся в дугу.
Иль махнут простынями мордашки,
звёздки спелые сводят с ума.
Зазывают из дали Наташки
арестанта, где местом – тюрьма.
На свиданку ползёт он к ним, глухо
кандалы отбивают во след,
а в притоне, как чувствует слухом,
чьи-то зубы рвут строчный корсет.
Кто-то толстый касается ляжкой,
дым табачный, не видно ни зги,
потный боров бросает бумажку,
зель купюры, целует в чулки.
Скрипка плачет на празднике мая,
упирается шлюшка во стол.
Ты молчишь мне, такая родная,
от которой давно уж ушёл.
Между рамами - будто виденье,
будто снова - родная душа.
Вновь проносится вихрем волнение,
бьёт до дрожи, под дых, без ножа.
А закроешь глаза – на могилке,
а откроешь – толпа и с руки:
пригублённые рюмки, бутылки,
жирный боров рыдает в чулки.
Лижет он искривлённое тело,
на атласы свисает слюна.
А в проёме окна в небе белом
осторожно звенит Тишина.
Тишина, не дождёшься ответа.
Мордой снова – об новый порог.
И дымится в снегу сигарета,
оставляя прозрачный дымок.
14 августа 2009 г.
С-Петербург
|
