Пуговка душит глотку.
Мысли бродят по кругу.
Серые.
Обращался бы к Богу,
обращения те – неумелые.
Свинорылые мышки в Австралии
весёлые
летают.
Кровь лакают,
бед не знают,
о будущем не причитают.
Свинорылые мышки в Америке
устраивают пиры,
на задворках Ниагара у скальной дверки,
им мигают звёздные лампочки,
им мерцают миры.
…
Всё встало на поток:
семья,
работа,
долг,
любовь, корысть и страх,
и даже – свет и мрак.
…
Свинорылые мышки живут в щелях,
зубки-бритвы вонзают в жертву тихо.
Как добычу найдут, так до ушек щерятся,
бусы-глазки сверкают задорно, дико.
И от чего они мне любы
эти мышки?
Я прохожу по чёрным улицам устало.
Их бодрое сопение в щелках слышу
в пещерных дырах Перуанского отвала.
И Мисти дышит грудью в небеса,
дыханием разгоняя облачка,
в разводах окон ухмыляются индейцы,
из мыслей выплетая кружева,
а есть умельцы – леску выплетают…
…и в Титикаку гордую кидают.
Свинорылые мышки умеют красться
по земле,
прижимая крылышки.
Свинорылые мышки не любят драться,
даб не ранить
тонкокожей своей души.
А на потоке: дрезины,
авто,
трамваи,
народец чумной бежит,
суетится,
они не знают, они не знают,
о чём мечтает ночная птица!
Вот, пью я кефир,
перемешиваю ложечкой,
аккуратно.
Кефир заедаю печатным пряником.
А мышка висит на уступе,
и рожицу
скорчила мгновением мне обезьяненькую.
Я ей киваю
- Привет, малышка! –
Она мне в ответ
- Привет, писатель –
- А хочешь, пуговку расстегну,
пусть глотка дышит,
ты даже не заметишь, тихонько, сзади?
Конечное, хочу.
Но только – с грудки.
Ах, моя мышка, смертельный номер.
Поток, машины, серое утро,
в потоке чинно
писатель помер.
Рыдания несчастной,
из комнаты слышно,
читает писателя толстые тетради,
и всё причитает,
ну, как так вышло,
ведь говорила же,
что лучше - сзади.
И пуговка болтается в такт рыданиям
на ниточке тонкой
смолёной суровой.
Она, она - виновата в страданиях,
что плохо пришита
к рубашке новой...
…
Ах, всё - нескладно!
Скорее вернуть всё обратно.
Мышек - в пещеры.
Писателя - за стол, под лампу, что
с абажуром.
Вот, так-то – славно!
Но только алеет отвратно
тонкая полоска
на глотке
с рассветом хмурым.
Надо б – побриться…
Чу, в зеркальце – бабочка-птица,
плещется, машет,
как снова назад зазывает
в дивные края,
к водопадам и гротам Акаши,
там, где во сне осторожно тебя выпивает.
24 июля 2009 г.
С-Петербург
|
