"13 июля в Киеве трагически погиб поэт Юрий Каплан. Ему было 72 года. Его убили в собственной квартире.
Дочь, живущая в Германии, каждое утро с ним созванивалась. Но в этот день она не могла дозвониться, начала беспокоиться, и попросила знакомых и соседей заглянуть к отцу. Дверь была не заперта. Соседка обнаружила Юрия Григорьевича, лежащего на кухне в луже крови. Вызвала скорую. Но Юрий Каплан был мертв." Из газет
* * *
Памяти Каплана Ю. Г.
Иногда поэтов забивают ногами, Не каждому достаются револьвер и кинжал. Метко поэта бьют сапогами: "А что поэт? Кто его читал!"
(Кому нужны - библиотеки книжек, Миллионы тонн словесной руды...) Люмпен ярится: «Разбавь пожиже!» Жизнь поэта – пол-литра бурды.
-------------
2009
Вечная память тебе, Светлый Человек!
Не стало Юрия Григорьевича Каплана, умного, доброго, честного человека. Страстного поэта, неравнодушного учителя. Не оставляет мысль - что не успела о многом додумать с ним, договорить, помолчать, помолчать о многом. Что такое эта жизнь?- смешная и быстротечная шутка, краткая остановка между бытием и небытием. Поэт , безбашенный и бесшабашный индивидуалист , бросающий вызов небытию, наперекор всем рассказам и сумятицам. Поэт, словно терпящий кораблекрушение странник, успевающий перед смертью запечатать в бутылку с сургучной печатью и бросить в людское море свое послание. Послание отыскать и прочесть которое по силам только неравнодушному сердцу. «То, что в сердце твоем как набат отзовется, может в сердце ином никогда не проснется» Для меня знакомство и любовь к поэзии Юрия Григорьевича началось со стихотворения «Неликвиды»:
«Нас не доконали каналы, нитраты, нуклиды, Блокады и голод. Гулага разверстые хляби. Мы не ликвидированы. То есть, мы неликвиды. Глубокое слово придумано в нашем Главснабе.»
Можно много поднимать здесь набившие оскомину рассуждения о еврейском или нееврейском вопросе, для меня это просто гениальное стихотворение, своего рода реквием по зверски погубленным людским судьбам, которые стали просто "Кровавой грязцой в колесе" как писал О.Э. Мандельштам.
Стихотворение «Урий, Бессонная ночь.» вот уже 8 лет является частью меня самой, ведь писала когда то Марина Цветаева, что Стихотворение, которое ты выучил, становится частью тебя самого и принадлежит уже тебе, скажу больше - оно входит в твою генетическую память, укрепляет твой внутренний стержень. И ты многое понимаешь тогда о том , что нужно и должно:
«Сам выберу свой день. Сам изберу свой путь, Сам в сече обрету себе врага по росту, Когда в ее глаза я не могу взглянуть, Зачем мне видеть свет и утренние звезды?»
Есть стихи, которые делают нас сильнее, есть учителя, которые делают нас строже и честнее по отношению ко всему сделанному и созданному. Для меня те 25 занятий в литературной студии «Третьи ворота» в Киеве, голодным и холодным 2000-2001 годом были невероятным глотком жизни и света. Как вы умели тогда выслушать всех нас, Юрий Григорьевич!
Молчаливый, грузный, с опущенными веками, Вы внимательно прослушивали наши вирши, а ведь иной раз нас приходило по 25-30 человек и каждому находили верное и справедливое слово, чутко выхватывая из общего потока яркую строчку, образ, рифму. В моей жизни больше не было ТАКИХ лит.объединений! Последний раз я была проездом в Киеве в 2003 году и лелеяла надежду этим летом свидеться с Вами на Фестивале в Крыму. И как это часто бывает, - всегда нам не хватает самой малости, полувзгляда, полшага. Шепотка… И вдруг как обухом по голове, понимаешь, что человека больше нет на Земле… И из твоего современника, близкий по духу человек превращается в книгу, росчерк пера, в память… Целая эпоха закрывается перед тобой , неожиданно острее начинаешь чувствовать бытийную смертность и великое поэтическое бессмертие Поэта, который жив, пока живы его стихи, образы , поэтический мир. Мир Мастера… И, если есть для Мастера заслуженный покой, пусть он снизойдет на Юрия Григорьевича. В уютном домике в окружении близких друзей и умных книг, среди таких для него любимых и теперь уже неотцветающих кустов сирени . Вечная память тебе, Светлый Человек!
23.07.2009
Февральская сирень
Бессрочная зима. Гудят, кому не лень. Смурной пенсионер смычком по струнам водит. И вдруг к исходу дня – февральская сирень В похожем на вокзал подземном переходе.
На взлетной полосе души, рванувшей вверх, Бетонного столба оледенелый комель, Но соблазнят февраль лиловый фейерверк, Восторженный мираж, неуловимый промельк.
И вот сквозь пьяный гул плывет в моей руке, Отбрасывая блик на грязные опилки, Февральская сирень в серебряном кульке, Бессмертная форель над стосом ржавой кильки.
И пусть меня трясет заплеванный трамвай, Пусть даже белый снег ложится серым пеплом, Февральская сирень – нетерпеливый май, Что батька попэрэд прорвался в наше пекло.
Не дай мне расплескать божественный нектар, Внезапный, как пожар, итог стихотворенья: Я так тебя люблю. Прими мой дерзкий дар – Всего один глоток немыслимой сирени.
НЕЛИКВИДЫ
Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы.
А. Блок. “Скифы”
Нас не доканали каналы, нитраты, нуклиды. Блокады и голод. ГУЛага разверстые хляби. Мы не ликвидированы. То есть мы – неликвиды. Глубокое слово придумано в нашем Главснабе. Ликвиды здесь в Бабьем Яру, в Быковне, в Куропатах, В Катыни, в пустыне, во тьме от тайги до Тавриды. Ликвиды детей поедали в оболганных хатах. А мы избежали их участи. Мы – неликвиды. На нас руководство имело какие-то виды, Нас упоминали в почти эпохальных докладах, Мол, худо ли бедно, а все-таки выжили гниды. И, стало быть, рады. И все понимают, как надо. Мы выжили – выжали нас на бетонные плиты, Как мокрую тряпку. Мы выжатые лимоны. Становимся в очередь за пресловутым талоном. Потом отоварим. И вроде со временем квиты.
Мы выжили, но... из ума, из любви – неликвиды... Мы выжили – выжили нас из судьбы человечьей. И есть ли надежда, что это продлится не вечно, Ведь именно мы – основание всей пирамиды? Мы ходим на службу. И точим с приятелем лясы. Глотаем плевки. И как будто не копим обиды. Нас тысячи тысяч. Нас тьмы, как говаривал классик. И пусть мы – не скифы. Но помните – мы неликвиды.
Урий. Бессонная ночь.
...Давид прогуливался по кровле царского дома и увидел с кровли купающуюся женщину. А женщина была очень красива... И сказали ему — это Вирсавия, жена Урия... И он спал с нею... II послал сказать: пришлите ко мне Урия... И расспросил его Давид о ходе войны... И вышел Урий из дома царского, а вслед за ним понесли царское кушанье... Но Урий спал у ворот... со всеми слугами, а не пошел в свой дом... И донесли Давиду... И сказал Урий Давиду: рабы господина моего пребывают в поле, а я пошел бы в свой дом есть, пить и спать с женою!.. Поутру Давид написал письмо и послал его с Урием... В письме он написал так: Поставьте Урия там, где будет самое сильное сражение и отступите от него, чтобы он был поражен и умер... Вторая книга царств. Глава II.
Сошла почти на нет вечерняя заря, Кровав последний блик на золоте чертога, Я понял с первых слов лукавого царя, Которого любил и почитал, как Бога. Царь думал: Урий глух. Царь думал: Урий слеп. Царь думал: Урий прост, и жизнь его прекрасна. Я не войду в свой дом. Я не вкушу свой хлеб. Я больше не возьму жены на ложе страстном. Да, он герой и царь, провидец и поэт, Строитель и мудрец. Но ты ведь помнишь. Боже, Что в жизни для меня страшнее пытки нет, Чем знать, что кто-нибудь ее коснулся кожи. Пусть мне не пасть в бою. Пусть мне не быть в раю. Пусть буду жалкий раб, а не отважный витязь, Но если выбирать, я дам отсечь свою, Чем на плече ее чужую кисть увидеть. Пусть я курчав, как негр. Пусть я упрям, как бык. Пусть я зеленоглаз, как распоследний грешник. Но светят только мне две серо-голубых Звезды в сплошной ночи ее волос кромешных. Да, слишком часто меч сверкал в моей руке, И часто разум я терял в бою от гнева, Но я один плыву по голубой реке — По жилке на груди ее... любимой... левой... Как сладко на войне мне снился этот дом — Вот мы опять вдвоем... вот мы уже простились... Сплю на сырой земле, обласканный царем, Шпионы из дворца вовсю засуетились. Нет, будь и впредь, мой царь, по-прежнему велик, Спасибо за вино и щедрые награды, Но лучше обойтись без вычурных интриг, Мне станет смерть в бою действительно отрадой. Сам выберу свой день. Сам изберу свой путь. Сам в сече обрету себе врага по росту. Когда в ее глаза я не могу взглянуть, Зачем мне видеть свет и утренние звезды.
|