Ведя с собой опять беседы под взглядом пристальным врачей, вопросы давят на ответы премудрой чашею елей. Печёнкой пиво пенно давит помятый полусонный вид. Зачем я клялся на скрижали, что я ни разу не пиит?
Джинтоник в зарослях стаканов напоминает мне о тех, кто в пыльных водочных дурманах творит безумие и смех. Но дальний храм безвестной славы собой преображает взор и жребий скорби, и отравы стоит, как престарелый двор. Для бытия судьбины неги, творя иллюзию, с небес текут пресыщенные реки, вбирает что в себя повес. И винодельческие чаши, наполнив доверху подчас, с чертями в суматохе пляшут те, кто ни разу не алкаш. Горячкой белою тошнотно я вспоминаю о стране, где было некогда вольготно, теперь в ней рвотно даже мне.
Народ, ты помнить должен время, когда ты был тверёз и хил, ногой не попадая в стремя страны, в которой раньше жил. Теперь же пьянство повсеместно. И если есть куда упасть, - творится пьяности блаженство и нежит хаотично страсть. Вот ране, юные пропойцы искали истину в вине, косясь во хилое оконце на покосившейся стене. Теперь оконца светят чётко и есть куда взглянуть теперь, и вдохновенно смотрит водка на прираспахнутую дверь. И деньги есть, и есть с кем выпить, девчонки есть, и есть в ком спать, потрогать есть кого за тити, и кого просто отодрать.
Но нет того, что было как-то. И было ли оно вообще? И нету слов, и нету такта, и ритма нету в кураже. А в Перекрёстках пиво стынет и водочный запас стоит. Как жаль, что этого не видит тот, кто ни разу не пиит.
МН
|