Когда угасают дни, приходишь к слиянью рук у зеркала, где огни, последнюю из подруг, знакомую столько лет, укутают в мягкий свет. Звук имени - лёгкий код и время течёт назад, вам зеркало только вход, где детства цветущий сад и помнишь себя другой… Ты топнешь на них ногой,- зачем они заодно! Ах, если б нашлось оно, чтоб время - последний Бог, верша ежедневный суд, прощало дневной итог болезненно-нервных смут. Какая же власть дана, что снова идёшь одна, садишься с утра к нему, к умалчивающему невидимое с лица, искуснейшего лжеца готова принять парад,- небрежность минутных правд. Мои бы глаза ему, я зеркала вид приму, представь, что пришёл в твой дом - стеклянный мираж, фантом, певучий литой хрусталь, удвоил, утроил даль. Твою красоту несу, как тот родничок в лесу, где неба голубизна провалена вниз без дна, и страшно туда упасть, но можно напиться всласть. Я тоже родник стекла, застывший у светлых стен, когда б ты по мне текла в халатике до колен я б солнцем тебя венчал, я - утро твоих начал, любитель изящных фраз, скрипач тех нежнейших струн, я свет твоих сотен лун на гранях любимых ваз, преломленный сквозь себя, дарящий тебе тебя, и дружеский свой совет. Участник твоих побед я лаской готов смирять, когда ты гневишь богов, ты можешь лицо терять - я помнить его готов. Ты ветер, несущий шторм, я, словно, в реке вода, весь в бликах неясных форм, но ты подошла сюда - я тихая гладь пруда, где лилии и камыш. Ты против меня стоишь, глядя в синеву извне, удвоенная во мне, обдумывая ответ, я плавно меняю цвет в заоблачно-голубой, мне хорошо с тобой, куда-то там уходя, вернись же туда, где я сияющь, прозрачно-чист и станет твой взгляд лучист. А хочешь побыть одна и в зеркале не видна, - как зимнее небо пуст, так снегом засыпан куст, молчанье твоё закон - я - бездна ночных окон, мерцающий блеск на тьме, хранящий в своей тюрьме улыбок твоих огонь. Ко мне протяни ладонь, смеясь или не дыша задень меня тенью рук - я сон, превращенный в звук, вторая твоя душа, взволнованных нот капель - Бетховена багатель, шипящий в песке прибой, крадущийся за тобой, с любезностью старых слуг, наполненный жизнью луг. Вдыхая его духи, пишу на стекле стихи, невидимые наяву, заучены наизусть, в них именем не зову, им часто зовётся грусть, ты в ней утонуть могла, бессильная превозмочь. В углу шевелилась мгла, во мне обернулась ночь, во всю, показав Луну, к ногам черной кошкой льну, не пойманный до сих пор, домашний багдадский вор. Секунды, часы краду, за зеркало их кладу, их нитями кокон свит, там образ твой сладко спит и видит чудесный сон, как временем правит он, встречая себя у скал, где парус мечты так ал, где море ворует след, идущего как бы нет, а есть приносящий свет, плывущий к тебе букет, незримой рукой обвит, здесь лекарь твоих обид, берущийся утешать. Умеющий искушать ценитель полутонов, сосуд сокровенных слов, предвидящий и ответ, как солнечный луч живой, пробывший всю ночь с тобой, но видимый лишь как свет… Иллюзии сна и явь, меня на стене поправь, ты можешь во мне не жить, неделю с ума сводить, являться и уходить, я буду тебе служить, печали твоей мешать, и радость твою стеречь, способный приукрашать минуты коротких встреч и видеть тебя такой, какой не могла мечтать, в полёт или глаз покой восторженный блеск вплетать. Сомнения не тревожь, здесь правда - любая ложь, для той, чьи глаза искал - я - лучшее из зеркал.
|