Его зеленое сомненье,
И карих глаз его похмелье,
Делить готова я с другой,
Пусть не вкусить земной покой.

Прощенье, глупое прощенье,
В его щетине на щеках,
Ему даровано решенье,
Но отвернулся он в слезах.
В сердцах измученные руки,
В ознобе бледное лицо,
Он предпочел не слышать звуки,
Он верил, всё предрешено.
Оковы, нежные оковы,
Держали крепко как тиски,
В глазах туман уже неновый,
Но сердце ныло от тоски.
А змей пленял его сознанье
И тело обвивал легко,
Ему не нужно состраданье,
Ему в объятьях тех тепло.

Но жизнь как хрупкое стекло,
Тяну его, а он на дно,
На дно той гнуснейшей трясины,
Где всё ничто, где мы бессильны.