Он видел, как прирученное время его следы рассеяло, как дым. И вянущее солнце-хризантема осыпалось на локоны воды. Скользя по ветру складками хитона, смотрящий вдаль с прибрежной полосы, от всех и от всего уставший Хронос перевернул песочные часы.
И пенятся встревоженные камни, струясь по опрокинутой волне на грудь горы, в ложбинку цвета "мрамор, прокипячённый в розовом вине", которое к подножию утёса уже течёт извилистой лозой, наполнив соком ягодные грозди, бледнеет, исчезая под листвой,
становится лианой бесхребетной, ползущей за хозяйским сапогом, упрятав семя в завязи соцветий, на ощупь оплетает старый дом, где на столе фазан, впитавший перец и соль, но чьи румяные бока отращивают радужные перья, – разбив окно и вдребезги бокал,
выпархивает в сад, в котором осень, но льнёт обратно к ветви каждый лист. Там чья-то тень, веревку с шеи сбросив, садится на качели между лип. И сталагмит с потёками из воска шипит и превращается в свечу – под ней старик, сухой, пепловолосый, проросший в кресло, но потоком чувств
его штормит, выдёргивая с корнем, когда он перечитывает вновь письмо своей возлюбленной, с которой расстался так нелепо и давно. Он скидывает плед. Идёт на берег. Бежит навстречу девушке, босым и снова юным… о какой-то череп разбив свои песочные часы.
|