Я оглядываюсь.Странно, почему их лица безмятежны и спокойны? Лично меня так трясет и страшно до блевоты. А этим хоть бы хны! Антонов и Михайлов увлеченно беседуют, а Гребенщиков вообще, как просветленный, аж светится. Открываю рот, чтобы проорать им : “Вы чо, пацаны, не догоняете? Всё! Мы у врат Ада, которые вот-вот с лязгом разъедутся, мы въедем, они тут же за нами закроются!” Дружный гогот останавливает меня. Это какой-то долбаеб рассказал анекдот. Да и хуй с вами! То, что я больше всего боялся, сейчас случится. Окажусь взаперти, за спиной трёхрядный каменный забор, а впереди садисты-надзиратели и натасканные ломать кости челюстями их злобные псы. Ведь это зона для особо опасных. Здесь каждый метр под прицелом. Здесь одна ценность - выжить!
Вдруг слышу справа жалобный всхлип. Это Миша. Наконец-то дошло хотя бы до одного! А он шепчет мне в самое ухо:
- Жопа! Я попал, Серый! У меня двадцать граммов гаша в кармане.
Смотрю на него, как на идиота. А он продолжает всхлипывать:
- Забыл выложить. Что делать?
- Ну, и дурак ты, Миша! А еще культурный человек, творческая натура. Как же так можно??? Скидывай здесь, пока не поздно!
Я чувствую на себе тяжелый взгляд. Гляжу в ту сторону. Пергидролевая блондинка в капитанских погонах на выцветшем бушлате на нас двоих так и пялится.
- Погодь, не сейчас. - Тихо предупреждаю Мишу.
А ворота уже разъезжаются. Всё под прицелом камер. Нас встречает ОМОН в закрытых шлемах и в полном боевом вооружении, чуть дальше воины ВВ еле удерживают на ремнях, кидающихся с лаем, собак. Словом, жути нагоняют, и глаза, глаза кругом. И точно будет досмотр!
- Поздно, Мишаня. Когда упакуют тебя, чертяка, в камере первые твои слова должны быть такие: “Здорова, бродяги, вам кайф таранил, на Новый Год хотел подогреть, дорога была трудная, и падлы менты повязали!” По крайней мере встретят с уважением и с первой ночи под шконку не загонят.
И тут случилось Новогоднее Чудо, иначе обьяснить не могу. Пергидролевый капитан, зная какую компанию везет автобус, махнула рукой, и нас пропустили вперед без досмотра, даже телефоны не отмели. Пруха! Толкаю Мишу локтем в бок:
- Давай дурь сюда, а то сгоришь.
Миша охотно отдает пластину, закатанную в пленку.
“Таким фартом, сам распоряжусь, если уж протащили.” - Про себя хмыкаю и подмигиваю Мише:
- Молодец!
Паркуемся на бетонированной площадке, рядом казарма с решетками и хоз. постройки, на вышках вертухаи-автоматчики. Выходим. Вот и Мишин Ангел-Хранитель - баба-капитан. К ней спешит в телогрейке высоченный здоровяк с номером.
Водитель открывает багажные отделения в боковинах автобуса, в них всё доверху забито коробками с сигаретами и конфетами.Здоровяк кому-то машет. К нам подходят ещё человек пять с номерами, начинают разгружать. Помогаю, неспешно достаю и передаю. Вот этот “ЗК,” кажись, мне подходит. Спрашиваю:
- Ты кто?
- Конь!
- Кликуха такая?
- Не-е, коневой то есть, а кликуха - Антрацит.
- В самый раз погоняло. Повезло мне, по адресу постучал. Передай, Антрацит, людям, что у меня на Новый Год децл кайфа с воли, пусть подвалят погодя.
Коневой раззявил в усмешке гнилые от чифира зубы, и я тоже беззаботно рассмеялся. Вот и Антонов тоже беспричинно заулыбался. Ведь он - интересная личность. Хабенский с Пореченковым начинали свою карьеру у него в театре “Перекресток”, а о Гребне и говорить нечего, да и Михайлова рожу полстраны знает. Не моя это среда, но всех смех взял, наверное беспричинно, и я ржу вместе с ними.

- Ты, че-ли звал? - Бухает голос из-за спины.
Оборачиваюсь: “Еба-ать!”
Предо мной поросячья харя подполковника. Красные, как пролитая кровь, петлицы. В его глазах, будто смазанных машинным маслом, как заводные бегают шарики из ртути, осматривают и ощупывают справа, слева, снизу, сверлят меня внутри, не оставляя нетронутого места. Я как-то сразу падаю духом, готовлюсь к самому худшему и, как в детстве, хочу спрятаться в туалете от неминуемого материнского гнева за прогулы, за плохие оценки, за разбитый нос одноклассника. Мама ни разу не пыталась сломать замок, просто в наказание выключала свет. И я сидел на унитазе в кромешной темноте. Мне было страшно, чудились призраки и спускающиеся к голове по нитям пауки. Да, я - трус. Трус с детства. Увы, это знаю. Никогда сам не выходил, пока мама тихонечко не поскребется в дверь.
Из под воротника зеленой форменной рубашки подполковника выползает жирный клоп. Он поднимается, как на Эверест, на узел засаленного галстука и впивается в меня взглядом вампира. И я не пойму, теряюсь, кого бояться...
Из оцепенения меня выводит тот же бухающий голос.
- Э, ну, мил человек. Давай уж, “это” сюда, передам кому следует.
Его ладонь блестит и короткие толстые пальчики.
“Делать не хуй, отпираться бессмысленно, гашиш в кармане, кранты, лоханулся!”
Плитка туго завернутая в пленку бухается в мерзкую ладонь, которая тут же её хватает и прячет себе в карман.
- Теперь пойдём со мной, мил человек. Я тут для всех - Кум.
Мы молча идем вдоль плаца, на котором тренируется пожарная команда зоны из осужденных.
- Чтобы попасть в пожарники, надо очень постараться и с администрацией ладить. Имеют льготы и привилегии немалые! - Поясняет Кум, глядя на растягивающих пожарные рукава зеков.
- Не. Не хочу в пожарники. - На автомате произношу я.
- Что ж, есть места и получше, в клубе, в библиотеке или на складе, или в столовой. Но попасть туда будет очень непросто и надо стараться.
- Писарем не смогу, с ошибками пишу. И в клубе тоже, шоу-бизнес презираю
- Ну, а для остальных общие работы в цехе, в свином хозяйстве или по зоне. - Как ни в чём не бывало продолжает Кум.
- Я работать физически не хочу. Отвык за годы, разучился. Расстреляйте меня, да и дело с концом! - Выдавливаю из себя на выдохе.
Подполковник вновь смеряет меня взглядом, словно гвоздь, который ему предстоить забить с одного удара по шляпку. И ведет дальше.

Вот мы и у одноэтажного лежащего, как длинная кишка, здания без окон. Заходим внутрь, охрана козыряет, идем по коридору. Откуда не возьмись возникает персонаж с засученными рукавами гимнастерки и в грязном клеенчатом фартуке. Ох, недоброго он вида персонаж, словно палач. И идет следом за нами. Тут лестница вниз. Спускаемся. Там стены белее, чем в больнице, а свет яркий, глаза режет. По одну сторону шесть или семь одинаковых дверей, свежеокрашенных коричневым цветом. Тяжелые двери с замками и запорами, с оконцами зарешеченными толстыми стальными прутьями и закрытыми на замки ставнями. Персонаж опережает нас и открывает одну из дверей посередине. Внутри два на полтора метра, не больше, и ни кровати, ни стола, ни стула. Толчок в спину и непроизвольно делаю шаг вперед и разворачиваюсь. Пресс взгляда Кума. Передо мной стоит уже другой Кум. Настоящий. Запускает руку в карман, что-то достает, кидает мне. Ловлю на лету.
“Наебал,сука! Наркоту мне мою в руки кинул!” - Кум читает мою мысль и ехидно улыбается.
Дверь гремит закрываясь, снаружи лязгают засовы.
Гляжу на то, что поймал, и.. охуеваю! Первая карманная игра СССР “Ну, погоди!” Ни хуя себе! Чтоб тебе всю жизнь ежей ебать! В восьмидесятые у меня была точно такая игра! Купил за четыре цены! Хит! Модно!!! Это был уже последний курс института, купил её в субботу, а в воскресенье поехал по “бизнесу” на “толкучку”, встретиться кое с кем, договориться кое о чём. Не успел сунуть нос - облава, крутилово-вязалово! И вот жду своей очереди в отделении. Да, плевать, товара у меня нет, денег всего - “трешка”, паспорт и справка, по которой я числюсь слесарем первого разряда в вагонном депо. Договорился с начальником, там числюсь, он получку забирает и глаза закрывает на... типа этого. Главная моя задача, чтобы до института не дошло, а то вмиг отчислят. Ведь я почти двоечник. В шестнадцатый раз задержали. Я всех стукачей и ментов курирующих знаю, и они меня. На этот раз не доебетесь! Чист. И игра “Ну, погоди!” под рукой, сразу не отобрали. Сижу, играю, время коротаю. А потом допросят, пошмонают и, как миленькие, отпустят!
- Дай посмотреть! - Услышал голос сверху.
Едрень-пень, да это Владик, опер-шлепер в штатском, сержант. Из деревни только года два назад перебрался. Ох, сука завистливая и жадная! Если ему, что в руки попадёт, хуй назад получишь.
И голос, как приказ. А может отдать и не связываться? Хуй тебе в рот, ментяра! Взял да и уронил на пол игрушку, а потом каблуком по ней уебал, к ебеням разлетелась.Сразу отошел от меня, мыла кусок. Сижу скучаю, но ни тут то было…
- Встал! Пошел!..
А потом опер Владик первым по почке сзади меня уебал, кто-то добавил под дых, вскользь в голову, но долго не пиздили, ещё пару минут и ни разу больше по голове. Правда напоследок Владик из-за спины засадил пинком в изгиб колена. Дней десять потом болело , а так всё нормально. Ну, Владик, ну, погоди!

Тупо пялюсь на игрушку. Голова туго соображает, и пальцы совсем позабыли куда нажимать. Присесть бы, что-то ноги уже не держат. Но в карцере только бетонный пол, а стены на полметра от пола покрыты дегтем, даже не прислониться. Сажусь на корточки. Из вентиляционной дыры сквозит минусовым холодом с тошнотворным смрадом. То ли крысой сдохшей, то ли спецом газом травят, суки! На корточках долго не усижу, нет этой привычки “зк”. А внутри уже ком вырос, спазм, вот-вот желудок наизнанку вывернет. Сейчас свалюсь навзничь, скорчусь и захлебнусь в блевоте. Нет, не то,чтобы перебздел, но просто противно, как после первого в жизни секса. А все потому, что торопился стать “полноценным”, опять же все сверстники в округе по своим фантастическим рассказам уже давно не девственники, да и онанизм по три-четыре раза в день, честное слово, подзаебал.
У меня это случилось после “десятого”. Поступил в ВУЗ. Еще до учебы - первая “картошка”. Деревня, клуб, танцы. Единственный приглашенный из городских, “избранный” местными туземцами. Баб немного, но я почему-то произвожу среди них фурор, и все хотят со мной целоваться в губы. Разобраться не хватило времени, потому как сразу хлебнули портвейна под плавленный сырок, потом водки. Играла “шизгара” и “смоки”. Голова уже кружилась, вот и попал на съедение местному “крокодилу”.
Хищница выкрала и завела к себе в дом. Засохшие цветы в горшочках по окнам, сальные занавесочки. Снова портвейна выпили, теперь уже на брудершафт. Языком мои гланды лизала. Короче, я уже очень пьяный был, когда понял, что назад хода нет. От расстеленной постели пахло мочой и мышами. А она уже раздевалась... Как сейчас передать ту брезгливость, которая объяла меня?
Передо мной обрисовалось совсем не то, что я представлял ранее в воображении, совершая ежедневную процедуру, облегчающий юношеский пыл.
Это никак не вязалось с теми идеалами и фантазиями, которые я носил в себе многие годы, грезя желанием наконец-то выебать женщину. Бля.., и вот он, наконец, первый реальный шанс! .Неужели, я упущу его?
Налил себе сам.
- А мне? - Игриво заблеяла обнаженная натура. Конечно налил и ей, стараясь не глядеть на ее свисающие плоские сиськи до пупа, откуда шли уже дремучие курчавые заросли, в коих скрывалась моя дурацкая цель. Я представил в уме самую красивую бывшую одноклассницу, и вдруг по взрослому приказал:
- Соси!
- Скажи, что любишь меня! - Услышал в ответ.
Затошнило, греза кончилась.
“Нельзя медлить, пока стоит!”- Мелькнула мысль. Я навалился сверху на “крокодила” Не знаю, куда попал и попал ли вообще. Кончил. Тут же в башке прояснилось: “Деру, надо давать деру!”

- Деру, надо давать деру! - Кричу я и бью ногами в закрытый железный кормяк.
Снаружи гремит засов. Узнаю рожу Кума.

- Недоразумение, сударь. Дверь сама закрылась. Мои извинения.
- Да.., нет.., все норм.- Беру себя в руки
- Это у нас так, образцово-показательная, а в других камерах пол на пять сантиметров водой заливают. Зимой застывает. Извиняюсь, Ваши уже концерт сейчас будут играть.
- Ага.
Кум тянет руку к “Ну, погоди”. Я кладу игрушку в карман:
- Давно потерял. Оставляю на память.
Мы идем обратно по плацу и молчим. Мне все понятно. Прощаемся, не пожимая рук.
- Милости просим, возвращайтесь!
На ответную шутку у меня уже сил нет.

Домой возвращаемся тем же составом, и за следующим поворотом мая тачка. Прошу водилу остановить и спрашиваю, кого подбросить до самого дома. По пути музыкантам Аквариума и Паше Пирогану, известному активисту рок-клуба.
Холодно. Плюхаюсь в кресло на сафьян, завожу двигатель и включаю подогрев руля, сидений. Двенадцать кларионовских динамка негромко разносят музыку по салону, пахнущему французским парфюмом. Открываю мини бар, предлагаю попутчикам виски и колу.
Город по праздничному в иллюминациях. Наступил ли уже Новый Год?
- Хороший был концерт. Как тебе “Аквариум”? - Слышу справа от себя голос Паши.
- Да, хороший, конечно. Но “Аквариум” не люблю. Поет Гребень словно одну песню всё жизнь, как кота за яйца тянет. Великий - базара нет. Но меня заебал!
Невольно бросаю взгляд в зеркало заднего вида и вижу, как будто возражающие лица музыкантов группы.
Хуйня, пацаны, не берите в голову! С Новым Годом!!!