Созерцательное

Скамейка. Сквер. Неторопливо куришь.
Внизу кантуют муравьи бревно,
кряхтят привычно:
- Осторожно, Юрик!
- Повеселей!
- Да брось ты!
- Не смешно. Бревно такое я искал давно.
- Их возле муравейника полно!
Свяжись с придурком... не нажить бы грыжи...

Растёр окурок: «Немцы и кино!»
Обычный день, в цепочке лет звено.
Катит зима. Пора готовить лыжи.

Каботаж

Сидишь на краю причала, становишься тенью в воде.
Горячие доски пирса на ощупь шершавы,
занозисты, серебристы на солнце. Струится день.
Старая баржа погромыхивает утробой ржавой,

клюзами сипло посапывает, почёсывает пузо о пирс -
поплавай с моё, мол, ещё и не так заржавеешь,
пятнистый от сурика эквилибрист-маринист,
обросший ракушками! С манильской верёвкой на шее

и с боталом - дело телячье, такая судьба -
бредёшь в поводу у заносчивого буксира...
То майна, то вира, плюётся Обская губа.
Крутит шпангоуты к непогоде. Проклятая сырость!

Скоро «на гвозди» сдадут... Разлетелся: «Встречай! -
Эх, прокачу с ветерком!» – тарахтит катеришко.
Хлюпает влажно, поскрипывает причал,
снова уносит куда-то тебя, убаюкивает, как мальчишку.

Долгое-долгое плаванье вверх по реке,
от колыбели до выдоха: «Всё, укачало!»
Щурятся бакены. Чайки сидят на песке.
Чалки взлетают и чайки пугаются чалок...

Там, за плечами, - без счёта бессонных вахт,
штормы... Запомнил последний самый:
крен - сорок градусов. В трюме - расплата за фрахт -
тысячи неваляшек проблеяли хором: «Маааммааа!..

Выход

Маши хвостом, заглядывай в глаза
прохожим редким, на богов похожим:
- Позвольте – стану руки вам лизать!
Как голодно! Дрожит нутро и кожа...

Метёт метель, охаживает пса,
душа в озябшем теле ищет пятки.
И вдруг – сквозь снег и ветер...
- Кол-ба-са?!
Туннель проулка. Фонари-лампадки.

«Хруп-хруп, хруп-хруп», и... мимо. Не свезло.
А счастье где-то рядом, два-три шага.
На страже хмурый дворник с помелом.
Хвост очереди. Выход абырвалга.