Дьявол зимой отдыхает от жаркого ада, дьявол зимой получает заслуженный отпуск, крутит хрустальный, местами заснеженный глобус, и воплощается там, где сильнее прохлада.
Песней покоя сменяются знойные пляски, ластятся к лунным ладоням метельные птицы, инеем, полным огня, серебрятся ресницы... Змейка улыбки скользит по губам без опаски
и превращается в прежнюю - мир, совершенство, свет, безмятежность... Всё это, забытое ныне, не предназначено глазу чужому и стынет яблоком крови в саду неземного блаженства.
Нежная буря без спроса срывает одежду, льнёт к раскалённым энергиям духа и тела... Как же давно... сердце билось... кипело и пело... Нет… Это только иллюзия бывшего прежде.
Мир изменился... А может, сменилось сознанье - мир не меняется, даже когда опрокинут. Здешний январь выгибает колючую спину, трётся о ноги и валит, к чертям, мирозданье.
Валит к чертям... (По работе им будет награда, если когда-нибудь... Если... Ну, может, вернётся...)
Щурясь довольно на низкое зимнее солнце, дьявол зимой отдыхает от жаркого ада.
*********************************************************** Нет в искупленьи раскаянья, лишь пониманье сути грехов, заключённой в блаженной улыбке, опция "выбор" - по умыслу или ошибке - часто бывает отключена напрочь в сознаньи.
Мир изменился, а может, сознанье сменилось - мир не меняется, даже низринутый в бездну! Не умерев, трудновато бывает воскреснуть. Не согрешив, не узнаешь Господнюю милость.
Звон позвонков покрывает узорами трещин рёбра, что стали - так вдруг - напряжённы и хрупки. Пряные воспоминанья, растёртые в ступке, сыплются снегом печали на скрытые вещи.
Вещи в себе... Из энергий, насильно сплетённых в гроздь ежевичных жгутов, оставляющих шрамы. В терпком вине исковерканной слухами драмы горький осадок из ягод, пророчески тёмных.
Все эти тысячи лет..., а не вынести бремя предназначенья... И непредусмотренной сцены... Если бы только он мог - ей одной, драгоценной, отдал бы собственной жизни отмеренной время.
******************************************************** Дьявол зимой пьёт одно казильеро дель дьябло вместо воды. К чёрту водку, коньяк и текилу... К чёрту работу, и грешников с жару и с пылу. Сердце сбоит... и мучительно хочется яблок.
Он переходит порталами, джеком-из-тени, из преисподней в сиреневый мрак переулка. Первая пара шагов отзывается гулко, быстро стихая в грохочущем сердцебиеньи.
В стиснутых пальцах, испуганно злы и дрожащи, чёрные маки с ручьёв огнедышащей лавы, алое яблоко, полное сладкой отравы снов о любви, запрещённой в его настоящем.
Надо ж..., а он уже думал, в безвременно давнем прошлом осталось всё то, что терзает и мучит... Но в подключичной артерии, кажется, ключик овеществляется, давит на грудь тяжким камнем.
Маки на белом снегу, будто мёртвые птицы. Окна, дрожа, покрываются сеточкой трещин. Из вереницы пустых и незначащих женщин только одна, драгоценная, снится и снится.
Только она прожигает на сердце стигматы, призрачным вздохом играя его опереньем. Память о ней проступает сквозь поры смятеньем, алыми зёрнами вскрытого болью граната.
Память о той, что не смог отогреть среди стужи, каждой зимой возвращается снова и снова... ...Что в дочерях человеческих скрыто такого, что иногда драгоценней небесных жемчужин?
|