День опускался… золотом - в стакан… В черемуху, бесспорно, – благозвучней. Зубами разгрызает мальчуган то, что на ветке раньше было грушей.
Калитка скрипнула в раздолье, а село затихло к вечеру. Собаки лижут цепи. К беспечности собак подходишь так легко, как могут это сделать человеки.
Карп в воздух бросил в чешуе пальто, замечен был по блесткам на излёте… Я вырос в городе, гдё вырастает всё… за исключением – свободы или плоти.
И этот карп, и этот мальчуган часть от идиллии, где стая диких уток крылом на взлёте резала капкан. Его в хлеву для них соорудили.
Хвостом болтает карп в костюме золотом. Ну чем тебе – не золотая рыбка ? Погонщик щёлкал за гумном кнутом, сгонял коров к постою от распутка.
Прохожий в джинсах, вид - не городской, достал айфон, и СМС-ки строчит. А я стоял на площади столбом, дождём, несбывшимся прогнозом о погоде.
А что же делать ? Пыль не прибивать. Для этого я точно не пригоден. Быт или не бЫть ? Что ёще желать? Кораллы с рыбой… Я же не во флоте.
Опять корыто, Пушкин - не дурак, когда описывал - из моря злую рыбку. Дед – не виновен, что его «чердак», не докумекав – совершал ошибку.
Ищите женщину, в деревне – это зло: с утра на поле… Черт бы с ней - с картошкой. Мой дождь не выпавший, не выпавший – в ничто. Я ел в обед - салями и окрошку.
Довольно сплетен, заворчал Трезор, ему кусать знакомцев неохота. И распускался над гумном узор, и звёзды падали, как под обстрел пехота.
Калитка скрипнула, смещая купола церквушки древней, что твоя старушка. И расправляла паруса – луна, и жизнь внизу казалась ей игрушкой.
Послесловие :
У поля проса… спит в стогу луна. К плетям забора клонится рябина. Лягушек хор галдит, что сатана. А соловей пел чище серафима.
Сорвался пёс, любовь свою нашел. Пытались девки искупаться нагишом. Камыш шумел, карп нудно что-то ел.
А я на звёзды, безмятежные, смотрел.
Отредактировано 14.12.17
|