Дяде моему посвящается –
Седову Николаю Михайловичу, с любовью…

1. Я был пехотой на войне
и трамбовал траншеи пузом,
Герой Советского Союза –
но не всегда так обо мне…
Я был упрямым и прямым
как штык у Мосинской винтовки,
четырёхгранный и неловкий,
как новобранец с Костромы…
Оно ведь, как тут повернуть –
для рукопашной очень ловок,
как много нас – таких «винтовок»,
прошедших свой пехотный путь.
Мы – инфантерия войны,
двадцатилетние от силы,
по нам невесты голосили,
мы тосковали по иным,
долги не отданные нами…
Девчонкой, тёплой ото сна
далёко где-то спит весна,
проснётся юная… в Потсдаме.
Мы там напишем: «Я дошёл!»
за тех, кто ног лишился раньше…
нет в майском вальсе ноток фальши,
в нём каждый отзвук завершён.

2. Я был пехотой на войне
и в Белоруссии остался,
я повзрослел, я чертыхался,
но был с девчонками несмел…
а по ночам мне снилась мама,
наш дом с геранями в окне,
сестрёнка в синем шушуне,
такая выросшая, прямо
невеста… Анечка… а я
вернулся – гости в дом, друзья…
но сны такие, что нельзя,
в атаку нам с утра с друзьями.
Я был пехотой – стал землёй
и журавлём в сороковины,
я перед матерью повинный,
перед бессонницей её.

3. Я был пехотой – пехтурой,
расходным, в общем, материалом,
между боями самопалом
тоску лечивший, не икрой…
Я рад был корочке сухарной
и каше с горем пополам,
а наградные – по тылам…
зато звала дивчина гарным.
Как там она? – после войны,
не говорите, что убита…
она любовью недопитой
ещё живёт средь тишины.
Всё ждёт, а вдруг, я постучусь,
на косячок дверной прилажусь,
я ей «люблю» сказать отважусь,
взращу у дома алычу…
Я был пехотой, а теперь
мне все пути открыты в небе,
и облаков чуть слышный лепет
мне говорит: «Ты в смерть не верь…»
Мы живы, потому вам снимся,
когда сиренью кружит май…
Эй, гармонист, «Амур» играй! –
бег волн Амурских серебристый.

4. Я был пехотой… Я была! –
я шла с походным медсанбатом,
и каждого считала братом,
но всё-таки, себя блюла,
а этот… как-то сразу свой,
мне, видно, дождь его сосватал…
Я ни пред кем не виновата! –
лишь перед муками его,
когда твердили – «Что ты, парень…
она тебя сто раз продаст,
такая шкура…» Вот те раз…
а я сапог ему, что парен.
Мне до других и дела нет,
так, если передать привет
и поделить махорку с ними,
я не курю… я цветик синий –
войной убитый первоцвет.

5. Мы были пылью вдоль дорог,
а стали утренней росою…
в Москве нас ждали и в Ростове,
нам письма слали в Таганрог…
Мы – треугольники из почты,
что к вам летят как сизари…
Мы были, что ни говори,
хоть, кем-то списаны досрочно.
Какая армия прошла…
нет, проползла
здесь, под колючкой,
нам лютый холод пальцы скрючил,
бродячий пёс глаза лизал,
но встали мы и улетели
по всей России – по домам,
чтобы обнять сестрёнок, мам,
услышать скрип домов петельный.
Неправда, что пугает нас
стон половиц, сверчок запечный!
Он нам о доме песней вечной,
как вечен яблок тихий Спас.


*Самопал - здесь табак-самосад.