Она прилетела на рыжей донской кобылице,
на станции "Осень" сменила на пегую лошадь,
скормила ей яблоко, вышла на людную площадь,
по лавкам пройтись, да на пару колец разориться.

Витрины, смотрины, торговцев зазывные крики,
хрустальные вазы ласкают рябину и астры,
хрустящие листья взлетают под туфелькой красной,
блестящие лужи пускают весёлые блики.

Она примеряет янтарь, бирюзу, альмандины,
неспешно любуется нежной игрой аметиста,
и слушает, как ювелир завирает речисто
что все самоцветы чистейши, волшебны, старинны.

Она отвечает ему остроумно и колко,
похожая в этот момент на игривую кошку,
и вдруг покупает большую нелепую брошку
под цвет своей кофточки из таусинного шёлка.

Потом увлечённо съедает стаканчик пломбира,
садится на лошадь, сыта и довольна собою,
и скачет всё дальше на юг журавлиной тропою
сюда, где наш дом зачарован в предсердии мира.

Она уже здесь и врывается в двери со смехом.
Хоть руки ее холодны, но дыхание жарко.
"Как жалко, она будет гостьей лишь месяц, как жалко!", -
такие слова повторяет домашнее эхо.

Потом переменится ветер. Она затоскует.
Заявит, что ей надоел наш разбойничий табор,
помашет рукой: "Вспоминайте сестрёнку Октябрь!",
и вновь улетит, не вернуться однажды рискуя…