Посвящаю Ире Щегловой
Я – пёс любви, прикованный цепями, Ко мраку серых херсонесских стен, Ночным проклятьем ставших между нами, Пророча разграбления и тлен. Я в этой жизни жажду постоянства, Я книгу судеб сроду не читал… Устав от праведности, как от пьянства, Я Нового Былого возжелал… Я алчу есть, но боль меня съедает: Я – консумент трофической цепи… Скульптуры правил - методов не зная, Я Галатею выдумал слепить… Не падают божественные блики На ломаную лошадь изразца, Топорщатся зачёркнутые лики В щербинах сонно-божьего дворца… Ногою черепицу попирая, Ища, чего не выдумал ещё, Я восхожу на жертвенники рая, Я звездопадом неги увлечён! Я совершаю мерный ход по кругу На расстоянье тянутой цепи, Я за пределами предательств друга, Вне досяженья играной любви. Возлягу я на каменное ложе В безбрежном щебетаньи жёлтых волн, Я память и надежду уничтожу, Внимая белоснежности колонн. Я выдумаю милые колени И пирамиду девственной груди, И степь среди всепоглащенья лени За сенью притягательной гряды. Я повторю банальное признанье, И хрупкий стан клещеньем привлеку, Сокрою помутневшее сознанье, И всежеланьем муку нареку, И буду долго целовать ланиты, Вдыхая прядь каштановых волос, Как это совершали гераклиты Две тысячи тому прошедших грёз! Я захочу: растаять в океане Её усталой трепетной души, Босой судьбой пройтись по острой грани И согрешить… Ужасно согрешить!… Пусть это будет coitus mortale, Пускай потом восстанут небеса, Пускай пойму, что всё-таки солгали Её устало-неподвижные глаза. …Но это всё случится только после… Скользит по телу влажная рука… И взрослые по-детскому не взрослы, И дети мыслями достойны старика… Мне сотни лет, но помню незабвенно Сплетенье рук и жар усталых тел, Я блики сотворяю сокровенно… Я ими очень долго душу грел. Мне нравятся смятенье, и преграды, И ratio трепещущий отход, И чистота божественной награды, Которую преподнесёт Эрот. Да, мне нужны таинственность тропинки, Нетрезвость фантастических цветов, И недоверья тающие льдинки На линии сожжения мостов. Придумаю я трепет поцелуя… Остатки непорочности глуша, Блаженно, вожделенно «алилуйа» Поёт моя озябшая душа. Мне дороги: таинственность купальни, Эпический и нудноватый звук У колокольни звона наковальни, И похищенья девичий испуг, Загадочность ночных ступеней Крипты, И Гикии ненайденный удел, И в Гефсиманском шорохи и скрипы, И дом, в котором плакал винодел, Базилики озябшие колонны, И чайка на вершине бытия, И южные обветренные склоны, Где проходила молодость моя, И шёпот трав у брошенных редутов, И времени зияющая брешь, Цикады обессиленной минуты - Холмы любви, разлуки и надежд… И я придумаю обветренную розу, Полночную щемящую росу, Не заданные трудные вопросы, Никем не выплаканную слезу… Я – пёс любви, прикованный цепями, К степному мраку херсонесских стен… Цепями тех, витающих над нами Десятков судеб, сотен совестéй… Я выпросил у Парки сновиденья, Отдавши краткость жизненной стези… Я заполняю каждое мгновенье Кровотеченьем шага по грязи… Я отдал всё за встречи с Лаодикой В ночной тиши под нений кроткий взлёт… И память, чуть прикрытая туникой, Как нения из Орка восстаёт. О, Никта! Госпожа! Пройди скорее, Плащом Танáтосу прикрывши лик! Мне душу холодит, но сердце греет Воспоминаний груз… Он так велик! Я был рабом… До встречи с Лаодикой Вгрызался в жизнь до одури, до мук… Рождённый в Мёзии бесстыдно-дикой, Я рвал зубами этот тяжкий круг. Я извлечён из чрева кадуцеем, Мне на Олимп уже заказан путь: Любовь я нёс, как факел Прометея, Орёл сомнений мне терзает грудь… Пора, пора! Смятение рассвета! Цепи скрываю тонкое звено… Желаньем пала малая планета В рассветное и жгучее вино. В щели обыденной, снедаемой светилом, Я проведу томления часы… Но, если ты хоть что-нибудь решила – Поставь небезразличье на весы, Шепни любое – всё, что ты захочешь – Я выползу к тебе на божий свет! Но, если безразличьем заморочишь – Мне жить придётся сотни, сотни лет, Тоскливое свершая восхожденье, Ища и затуманивая сон… И громоздить желанье и влеченье На новый, но безбликовый Афон.
29 июля 1988 года, Херсонес, Харьковская археологическая экспедиция, г. Севастополь
|