Снова в больничной палате…
Чашка, тарелка, кровать.
Смерть где-то спереди, сзади
Жизнь. И пора умирать…

Капает с трубочки в жилу
Натрия едкий кристалл.
Было… вот так ведь и было.
Я уже так умирал.

Как он тогда разомкнулся,
Ада врачебного круг?
Ложь интенсивного курса.
Месяц исколотых рук.

Как отвратительно горек
Привкус от крови во рту,
А за окном было море
И анемоны в саду…

Мне было, где-то под тридцать.
Живы, и отчим, и мать.
Помню тревогу в их лицах:
"Сына, не смей умирать"

Взгляд свой опущенный грузно,
В тяжкой сыновней вине.
И анемоновый кустик,
Моря и неба синей.

Мне ведь еще и доныне,
До помрачения чувств,
Цвет анемонов тех синих
Моренебесненно пуст.

Только бывает, что в жизни
И ненавидишь – любя.
Мой, анемончик лучистый,
Мне не хватает тебя…

Здесь лишь тарелка да чашка,
Боль, и надежды на чуть…
Я постарел… мне не страшно…
Но все равно не хочу.

Я не хочу, чтобы долго,
Чтобы опять, как тогда:
Стены, и запах карболки,
Кашель, и кровь изо рта...

Господи, ты меня слышишь?
Что так печален твой взгляд?
(Он на кресте, чуть повыше,
Я на кровати распят.)

Раньше Он был мне не нужен.
Я Ему тоже не мил.
Кажется, Он обнаружил,
Что я украл, и убил.

Только кто смерти боится,
Жизни не видит в упор.
Я не коварный убийца
И не расчетливый вор.

Жизнь быть безгрешной не может,
Вот потому и грешу.
Дай же мне смерти, не лежа,
Разве я много прошу?

Нет – нашей маленькой ссоре.
Нет – разделению чувств.
Я ведь любил это море
И анемоновый куст.

Что мне иконка с крестами?
Что мне та блажь сквозь киот?
Мертвым живое не станет,
Мертвое не оживет.

Нет повторения судеб,
Нет двух проклятий подряд.
Дважды ведь на смерть не судят.
Дважды за жизнь не казнят.

Долго… Как долго до смерти.
Тяжко прощанье земли…
Господи, будь милосерден,
Скорую смерть мне пошли.