............................... Симону Абрикосову
Ну, как поживаешь, утопленница, в общей реке с русалками и фабричными стоками, сомами, карасями, карпами, под волною днепровскою, вместе с оранжевой подводною лодкою.
Нет, не отпоют Украину клирики и не снимет кино фон Триер, наблюдают башибузуки за тобой с берегов Босфора, всюду плотно закрытые двери, тянутся мраморные Дарданеллы, а ты плывёшь, ненаглядная, дальше смотришь в дырочку замочных скважин, всё пытаешься полюбить Европу, но видишь то клитор, то рыхлую жопу.
Скучно тебе, утопленница, грустно тебе, моя милая, прощайся, скорее, с Афинами, старцы машут тебе с Афона, мимо дож плывёт на узкой гондоле, капает золотом с буцентавра. Где же ты, моя Киевская Лавра?
Ну, как, скажи, утопленница, тебе оттуда смотрится многостворчатая Венеция?
Шустрые, экстатичные итальянцы зашли в Адриатику, замочили яйца, Бродский читает им лекции, всё трындит о "брехне Тараса", выжимает слезу из бараньего глаза, на его червь давно клюнула рыба. Воды Днепра вдруг смешались с Тибром.
Гоголь в Риме сидит на скамейке, кормит с рук голубиное семейство, не узнал он утопшую кралю: Украина, как же тебя обосрали - птицы слетелись на крошки хлеба. - Мне бы уснуть под романским небом, подышать флорентийской трухою. Мне бы, Гоголь, побыть с тобою.
Не хочу я назад в понтонную воду, всюду чувствуется запах атомного йода, не хочу я опять в прогорклое море. Гоголь, Гоголь, я боюсь голодоморов, я боюсь, что вынесет меня обратно на казённый тусклый островок Кронштадта, на брусчатку Невского проспекта, лучше сгинут в глубине интернета, чем носить на голое тело лоскуты окаменевшей акакиевской шинели.
Худо тебе, моя милая, страшно тебе, утопленница, косы твои нерасчёсанные, развеваются чёрным космосом. Где же она, твоя сказка, жёлто-горячий, налившийся колос?
Лишь бы не было напрасно. Лишь бы только не было поздно.
|