Мы будем вспоминать с отчаяньем свой дом, вокруг нас будет трудно грохотать Солярис, чугунный хлынет ливень - мы вдвоём здесь на Солярисе ещё не целовались.
Здесь наши шмотки высушат за час два знойных солнца - алое и голубое - коричневая кожа быстро слезет с нас и новой райской зарастём мы чешуёю -
два имярека смуглых наглых и нагих, два абсолютно (абсолютно) голых человека, вдали от всех библиотечных книг, вдали от Родины и брошенного века.
Здесь будет править балом новый волкодав, хотя сообразуясь с случаем, он будет более похож на спрута; над нами стаей пролетят года. Ну, ни фига себе - скажу, а ты ответишь: круто.
Мы будем в раковине жить с тобой, вдвоём - и ты, и я - головоногие моллюски, нам влажный Лермонтов расскажет про любовь, о ревности поведает промокший Пушкин.
К нам будет приползать бронированный краб и отвоёвывать у нас нехитрые пожитки, а ночью станут забираться на кровать целующихся сочных губ моих улитки.
Снаружи будет умный океан шуметь, мы станем приглашать его на чай с вареньем; убавим свет звезды - нас вынесет на мель - притушим млечный абажур Вселенной.
Сквозь скважину замочную в башке Солярис будет тщетно наблюдать за нами. Мы станем говорить с дельфинами во сне и неуклюже бить спросонок плавниками.
И может, очень скоро, превратимся в рыб, хотя тебе, как раку, это будет во стократ труднее; Господь отпустит нас купаться среди глыб, и мы откроем где-нибудь свою Пангею.
Мы будем счастливы? - возможно, что вполне; на старости нас приютят горбатые кораллы. мы выпрыгнем из времени, усталые, вовне, туда где homos sapiens нас боле не достанут.
|