Пестрой детской толпой, беззаботно сандалями цокая, Летних дней череда пронеслась, в беге жаром горя. И заплакала вдруг долгим ливнем совсем одинокая В буйном танце ветров и жестоких забав октября. Под суровым сукном школьной формы колени разбитые, Бьется в сердце еще аромат непройденных дорог. Но пора уже встать пред Учителем с важною свитою И поведать ему о путях непоседливых ног. Невесомы, тонки… Как такие великих поэтов Вдохновляют на труд благозвучною лирой звенеть? Хоть с собою несут красоту подувядших букетов, Горы спелых плодов и загара застывшего медь. А настырный звонок возвещает архангельским гласом Перемене конец и сажает за мудрый букварь. Если кажется все, что тягаться способен с Пегасом, Быстро очи откроет морозом грядущий январь. Вот ужо он скует лютой стужей любое движенье, Подметет закрома и по- взрослому глянет вокруг. Это зрелость пришла, здесь меняется лиц выраженье. Здесь проверка на прочность предыдущих наших потуг. Белым саваном город окутан, как будто навеки, Безнадежность сквозит в грустном цвете больничных палат, Но и тут есть секрет, как раскрыть утомленные веки, Рождеством претворив его в ризу, накидку иль плат. Ведь ребенок живет в каждом муже солидно сидящем. Даже злою зимой, когда с виду таков, что не тронь, Так желает в душе хоть на миг стать собой настоящим И ладошку вложить в утружденную Чью- то ладонь. Дремлет это зерно, его часто хозяин стыдится. Зажурчат ручейки, и прозябнут младые листы. Полетят из- за моря на родину бодрые птицы, Мелким тельцем своим отмеряя под пузом версты. Жизнь вздохнет, но на вольную волю ей выбраться сложно. Потерялась во тьме и пульсирует бегом минут. Бьется в стенки темниц, озирается в страхе тревожно. Где- то был Поводырь… Вот сейчас, вот сейчас приведут. И мгновенно узнав эту поступь в апрельском рассвете В день воскресный уверенной, властной и кроткой стопой, Встрепенется она, как почуяв каникулы дети Разноцветной ликующей, вечно счастливой толпой.
|