Гербарий обоев, больше похожий на останки щей, Тишина, что так и не смогла обзавестись эхом, И сумрак, имитирующий громаду сырых вещей, То бишь иллюзию хотя бы какой-то помехи. Полураскрытая жаброй дверь, мокрая манка песка, Оскалившаяся кирпичная кладка и доски Ровесницы Ковчега, газеты, похожие слегка На эрзац эпохи, в общем, пейзаж а-ля Тарковский. Очевидно, надежда ушла, в одночасье всё побросав – Заношенный сквозняками уют и клочки фото, Битую чашку, типографский призыв вступать в ДОСААФ, Живопись на стене малолетнего обормота, Дырявое ведро, олицетворяющее тут ноль, В котором можно удержать лишь десять литров тени, Дребезжанье стекла, зубрящего то ли молитву, то ль Местную речь, с неизбежной татуировкой фени. В отсутствии человека Время становится наглей – Хамит, оставляет объедки архитектуры. Ни что так не поражает воображение людей, Как виды вывернутой на изнанку культуры, Точнее – хаос. Но археология здесь не причём – Это лишь сэкэнд-хэнд, забытая ветвь дороги, Мысли о жизни, записанные на стене кирпичом, Будущее, к которому приделали ноги…
Окраина. Пейзаж съедающий дома, патина мха, Фонарь, копилка телефонного аппарата. И память создаёт нечто среднее меж ВДНХ И потугами раскаявшегося кастрата. То есть – видит око да зуб неймёт, то есть – новый Лох-Несс, Разбитое Зазеркалье, ухмылку на небе Кумача: «Да здравствует ХХV съезд КПСС!», Прочитанный как «ХэХэУ» любопытным бэби. «Совок» трудился совком, ни когда не жалея говна, Окучивая исправно советские массы. И ирония, лишённая надежды, была ровна Сарказму, что заменял всем шмотьё и колбасы. Апофеоз телогреек, блата и роговых очков, Бормотухи и кухонных диссидентов бойких, Время когда равно чморили художников и «качков», Рокенрольщиков… А потом была перестройка. Перестройка – это когда всенародно кричат: «Лукум!!!», И если не становится сладко – кроют матом, А новому Фунту, что мозг жуёт как жуют бубль гум, За «Рога и копыта» дают Лауреата. А позднее началась Великая Раздача Слонов, Индульгенций, и гаданий на денежной гуще, Время строителей пирамид, заготовителей слов, Осиливших экстерном Беловежскую Пущу.
Какая богатая и очень большая Страна! Её можно мерить вёрстами, судьбами, в цельсах. Плохо лишь то, что вождь присягал не на Библии, а на Куске чугуна, точней – на ржавеющих рельсах. Государство, ни чего не умея, занялось войной С Народом, и Народ привычно ушёл в подполье, Шифруясь, стал называть Родину – «этой страной», Запасаясь контрацептивами словно солью. Коли взять теорию происхождения видов за Основу, где говорится – мол, лес это доски, То экономика наша, если не отводить глаза, Эволюционировала от игр в напёрстки. Эдакая сбывшаяся мечта то ли Корейко, то ль Дикого помещика. И проблема без мути Заключается в том, что ( если рассматривать саму соль) Это всё тот же «Совок», но уже в абсолюте. Пейзаж нефтяной Миссисипи, мелькает чья-то корма. Это круче молочных рек и круче «Столичной». Когда-то всё то, что имела Страна, звалось «Закрома», Нынче как-то иначе, но не сыщешь отличий!..
Одинокая ива, словно застигнутая врасплох, Вздрогнув, бросает свой взгляд на абрис пешехода, И снова кладёт земные поклоны, надеясь, что Бог Это бледное солнце в вышине небосвода. Деньков через сорок здесь непременно случится зима. Неожиданно, как и всё в Российской Державе, Где неизменен лишь синий цвет неба, тюрьма да сума, Долготерпенье народа, и мусор в канаве. В зимнею пору тут как-то особенно не хорошо – Не проблеет калитка, и не чирикнут сани, Сосед не проскрипит сапогом деревенское «ешо», И лишь ноябрь будет свистать как дырка в кармане.
|